Андрей Соколов - «Правь, Британия, морями»? Политические дискуссии в Англии по вопросам внешней и колониальной политики в XVIII веке

Изучение документов показывает, что Комитет по торговле чаще всего призывал губернаторов придерживаться твердой линии. В то же время позиция Комитета не всегда была последовательной. Некоторые имперские чиновники не считали, что губернаторы вправе предпринимать такие решительные шаги, как роспуск или отсрочка ассамблей. Советник Комитета Уэст доказывал в 1719 г. что отсрочка заседаний ассамблей нарушает закон Англии. Он ссылался на практику, сложившуюся в самой метрополии: невозможно представить, чтобы монарх предпринял такой шаг в отношении парламента, тем более недопустимо, чтобы губернаторы практиковали подобные меры в Америке <68>. Конечно, эта точка зрения выходила за рамки традиционных представлений о правах губернаторов, тем не менее на практике даже эти меры редко давали желаемый результат. Как заметил историк Дж. Меткалф, «у губернаторов было два законных способа для борьбы с ассамблеями: роспуск и отсрочка, но оба были совершенно неудовлетворительными. После роспуска новое собрание редко отличалось от прежнего. Отсрочки только до крайности накаляли ассамблеи. На практике губернаторам приходилось сочетать угрозы с убеждением и заигрыванием» <69>.

Важное с точки зрения анализа колониальной политики Великобритании в конце 20-х – начале 30-х гг. решение было сделано в 1732 г., когда Георг II даровал хартию, позволившую создать новую колонию – Джорджию. Патент на создание ее между реками Саванна и Алтамаха получили 20 собственников– лендлордов, главным из которых был генерал Дж. Оглеторп, и ставший ее первым губернатором. На первый взгляд, собственническая хартия Джорджии шла вразрез с твердой политикой Комитета по торговле, выступавшего за изъятие у колоний хартий. На самом деле анализ хартии 1732 г. показывает, что она существенно ограничивала права владельцев колонии и давала короне право вмешиваться в ее внутренние дела. Главное в том, что хартия была выдана всего на 21 год, то есть носила временный характер. Предполагалось, что через этот срок Джорджия перейдет под прямое королевское управление. Таким образом, хартия Джорджии означала не отказ от политики, направленной на укрепление империи, а была частью этой политики. Парламент субсидировал создание этой колонии на границе с испанскими владениями.

О стремлении в метрополии усилить контроль над колониями свидетельствует и принятие парламентом Паточного акта 1733 г., направленного на ограничение сахарной торговли между Вест-Индией и Новой Англией. Хенретта полагал, что понять причины принятия этого закона можно, только если рассматривать его как один из маневров Блэйдена, цель которого – усмирение колонистов в Массачусетсе <70>. В «жесткую» политику вписывается и Шляпный акт 1732 г. Еще одним проявлением политики усиления имперского контроля была попытка провести в 1734 году через парламент билль, затрагивавший, прежде всего, интересы Род-Айленда и Коннектикута. В нем подчеркивалось, что все законы, принимаемые колониальными ассамблеями, должны присылаться в Англию для проверки в обязательном порядке. Формально хартии двух упомянутых здесь колоний освобождали их от этой процедуры, хотя на практике и они отсылали свои новые законы в Лондон. В билле также содержалось положение, что губернаторы Род-Айленда и Коннектикута должны при вступлении в должность приносить клятву верности монарху. Хотя билль 1734 г. был даже более ограниченным по своим требованиям к колониям по сравнению с предыдущими биллями, так или иначе касавшимися дарованных хартиями привилегий, он также был отложен, не будучи вынесенным на заседание палаты общин. В конечном итоге дело закончилось резолюцией комитета палаты лордов по вопросу о законодательстве ассамблей колоний, принятой 5 апреля 1734 г., в которой говорилось: «Каждая колония, находящаяся под властью короны или нет, обязана высылать полное собрание своих законов в комитет по торговле, а корона вправе отменить любой закон, принятый любым из указанных правительств, если он не прошел предварительной апробации в совете» <71>.

Показательно, что активизация колониальной политики совпала по времени с усилением оппозиционных выступлений Болингброка и Полтни в журнале «Крафтсмен». Если раньше Америка занимала мало места в программе оппозиции, то со второй половины 1720-х гг. положение изменилось. Лидеры оппозиции начали нападки на колониальную политику Уолпола с весны 1726 г. «Крафтсмен» сравнивал губернаторов колоний, назначенных при Уолполе и Ньюкастле, с «управляющими деревенскими поместьями», называл их «невежественными людьми, угнетающими простых арендаторов» <72>. Анализируя позиции лидеров «объединенной» оппозиции против Уолпола, американский историк Олсон высказал следующее предположение: «Действия Болингброка и Полтни в 1732–1733 гг. показывают, что они и их сторонники в Америке мечтали о замечательной форме трансатлантического сотрудничества – о союзе «партий страны» по обе стороны Атлантики. Для этого имелись широкие возможности, но принятие акциза Уолпола в 1733 году перечеркнуло их» <73>.

Почему сторонникам «жесткой» линии в 1734 году не удалось внести в парламент билль, ограничивавший две колонии, обладавшие самой широкой автономией? Почему в целом политика «давления» конца 20-х – начала 30-х гг. не принесла им желанных результатов? Эндрюс так характеризовал неудачу с биллем 1734 года: «Можно считать, что парламент не был готов пойти на открытый разрыв (с хартиями – А. С. ). Можно считать, что парламент не был готов действовать только против двух отдельных колоний, которые были главным предметом резолюции» <74>. Таким образом, как считал Эндрюс, предложенная мера была для парламентариев или слишком радикальной, или слишком ограниченной. Хенретта настаивал на первом подходе: главную причину нерешительности парламента следует искать в конституционных противоречиях, суть которых в том, что если признать за колонистами те же права, что и за жителями самой Англии, то философского оправдания колониальной системе не найти. «Конечный провал реформистского движения 1727–1733 гг. не был просто результатом безразличия в верхах администрации, – писал он, – не был результатом осознанной политики «благотворного пренебрежения», хотя неэффективные действия, прижимистость правительства и политическая некомпетентность сыграли свою роль. Главным являлось конституционное препятствие, с преодоления которого должна была начаться глубокая реформа колониальной системы. У политиков эры Уолпола не было ни намерения, ни энергии преодолеть это препятствие. Отказываясь даже слегка урезать хартии колоний в целях более эффективного администрирования, члены парламента проявили неготовность ставить вопрос о королевской прерогативе» <75>.