Андрей Соколов - «Правь, Британия, морями»? Политические дискуссии в Англии по вопросам внешней и колониальной политики в XVIII веке

Можно признать, что действия Парка, направленные на ограничение законодательных ассамблей и концентрацию власти в руках генерал-губернатора, расходились с теми принципами, которые лежали в основе первой Британской империи. Характерно мнение современника, публициста Д. Томаса, который, признавая целесообразность сплочения колоний и усиления Генеральной ассамблеи, в то же время полагал, что путь к этому открывается только через добровольное согласие местных законодательных собраний. Он писал: «Без санкции и решения каждой из отдельных колоний, выраженного актом их ассамблей, подобное предложение несостоятельно и не может быть реализовано. Это могут легко обнаружить те, кто попытается сделать это» <44>. «Дело Парка» явилось наиболее острым политическим конфликтом в отношениях между губернатором и ассамблеями на Подветренных островах.

В годы войны за испанское наследство у Комитета были трения с Казначейством, во главе которого стоял сам лорд Годольфин. Комитет настаивал, чтобы Казначейство выделяло деньги на оборону колоний из государственного бюджета. По мнению Годольфина и Мальборо, оборона колоний, прежде всего, являлась предметом заботы самих колонистов. Так, весной 1703 г. Комитет просил у Казначейства выделить ядра и порох для форта Ньюкастл, но безуспешно. Здесь важно вспомнить, что и Годольфин, и Мальборо были сторонниками той стратегии военных действий, которая предполагала развертывание войны преимущественно в Европе. Война в колониях не занимала большого места в их военных планах. Разногласия с Адмиралтейством у Комитета обострились после того, как последний представил в декабре 1703 г. доклад, в котором обосновывалась необходимость отправки в американские воды 44 кораблей; из них 24 были необходимы для конвоя купеческих судов. Адмиралтейство, во главе которого находился супруг королевы принц Георг Датский, немедленно отказало.

После прихода к власти вигов в 1707 г. влияние Комитета еще более ослабло. Единственный серьезный вопрос, касавшийся североамериканских колоний и находившийся на его рассмотрении, затрагивал судьбу немецких эмигрантов, поток которых возрос после вторжения французских армий за Рейн. Первая группа, отосланная в Нью-Йорк, насчитывала 55 человек. Когда эмигрантов из Германии в Англии были уже сотни, Комитет предложил отправить их в Нью-Йорк, причем губернатор колонии Р. Хунтер намеревался использовать их при строительстве верфей и кораблей. Хунтер надеялся, что и устройство переселенцев, и организация производства будут возможны при финансовой поддержке Казначейства. Хотя Комитет по торговле всецело поддерживал ходатайства губернатора, его расчет не оправдался, а после прихода к власти тори от идеи и вовсе отказались.

С именем губернатора Хунтера связано еще одно предложение, которое прямо экстраполируется на дальнейшую историю Британской империи. Известно, что вплоть до 1760-х гг. английский парламент почти не вмешивался в налогообложение колонистов – это считалось прерогативой местных ассамблей. Оборотной стороной такого порядка была постоянная нехватка средств у колониальных администраторов. Тот же Хунтер, прибыв в Нью-Йорк, был вынужден оплачивать расходы аппарата из собственного жалованья. В ноябре 1710 г. он представил Комитету по торговле доклад, в котором обосновывал возможность установления косвенных налогов на предметы экспорта и импорта, а также квит-рент, доходы от чего могут быть использованы на нужды администрации <45>. Другой способный колониальный чиновник, губернатор Виргинии А. Спотсвуд, утверждал в 1715 г., что королевское правительство вправе взыскивать квит-ренту, доход от которой пойдет на военные нужды <46>. В советской историографии квит-рента обычно рассматривались как феодальная рента, внедрение которой отражало общую тенденцию насаждения метрополией старого порядка – феодализма <47>. Аргументы и Хунтера, и Спотсвуда показывают, что за внедрением квит-ренты скорее угадываются фискальные мотивы.

После 1714 года уровень руководства Комитетом по торговле снизился. Возглавлявший его в 1714–1715 гг. лорд Беркерли даже не входил в Тайный королевский совет. Сменившие его графы Саффолк и Холдернесс не считались знатоками колониальных вопросов. При графе Уэстерморленде (во главе Комитета в 1719–1735 гг.) имела место попытка активизации колониальной политики, в чем, однако, не было заслуги самого президента. После двухгодичного президентства лорда Фитцуотера должность перешла к Дж. Монсону, при котором Комитет был ни чем иным как «информационным бюро». Дискерсон утверждал, что «весь период с 1714 по 1748 год характеризовался тем, что в Комитете служили люди незначительные. Среди них не было тех, кто имел прочную репутацию в сфере колониальных дел» <48>. Среди наиболее квалифицированных членов Комитета называют Аддисона, Полтни, сторонника Сандерленда, позднее видного представителя оппозиции, и особенно полковника М. Блейдена, прослужившего в нем 28 лет. С именем последнего связаны наиболее важные инициативы в колониальной политике. Позднее важную роль в Комитете играл Дж. Поунэлл. Престиж Комитета по торговле поднялся, когда во главе его с 1748 года стал граф Галифакс. Будучи энергичным и честолюбивым руководителем, Галифакс стремился играть роль государственного секретаря по колониальным делам. Американский историк М. Сэвилл так писал о нем: «Убежденный империалист, Галифакс провел серию колониальных реформ, направленных на укрепление влияния короны в колониях. Их цель состояла в том, чтобы усилить контроль метрополии над экономикой колоний, расширить королевскую прерогативу, осуществляемую в колониях губернаторами» <49>.

Уже в 1715 году в парламенте возобновилась атака на хартии и права собственников колоний. Начало ей было положено многочисленными жалобами со стороны купцов, в которых говорилось об упадке финансов, о беспомощности владельцев Каролины в войне с индейским племенем ямасси, об их нежелании возместить потери фермеров. В одной из петиций, поступившей из Южной Каролины, отмечалось, что положение в этой колонии после вторжения индейцев столь опасно, что требуются «срочные и действенные меры» <50>. После заседания Тайного совета Комитет обратился к собственникам обеих Каролин с письмом; в нем излагались условия, по которым эти колонии могли перейти под прямое королевское управление. В ответ поднялась волна протестов со стороны защитников хартий, особенно усилившаяся, когда в палату общин поступил соответствующий билль. Агент Массачусетса и Коннектикута И. Даммер подчеркивал; хартии этих двух колоний предоставлены короной, и колонии не совершили ничего, что могло бы оправдать покушение на их права. Что же касается Массачусетса, то это владение и сейчас уже находится в полной зависимости от короны, которая сама назначает туда и губернатора, и всех других важных должностных лиц <51>. Агент Род-Айленда Р. Патридж указывал, что хартия Карла II предоставляла этой колонии право избирать губернатора и совет; колония всегда защищала себя от французов и индейцев за собственный счет и была покорной короне Великобритании <52>. В парламент также поступили прошения от собственников Каролин Скипвита, Гранвилла, Тротта и лорда Гилфорда, обращавшегося от имени юного владельца Мэриленда лорда Балтимора. Особое значение имела позиция лорда Картерета, влиятельного политика, одного из собственников Каролины. В результате этого давления билль был снова отложен. Тем не менее, давление на собственников Каролин не прекратилось, хотя и осуществлялось теперь не через парламент. В 1719 г., воспользовавшись продолжением распрей между колонистами и собственниками, правительство заявило о временном переходе колоний под управление короны и о роспуске местной ассамблеи. Дальнейшие шаги были предприняты через несколько лет.