Андрей Соколов - «Правь, Британия, морями»? Политические дискуссии в Англии по вопросам внешней и колониальной политики в XVIII веке

Первым симптомом близившихся перемен стало заключение в 1786 г. англо-французского торгового договора, известного как договор Идена. Условия Версальского мира предполагали подписание такого соглашения, и Ф. Бродель полагал, что большую заинтересованность проявила Франция, стремившаяся упрочить мир и добиться прекращения контрабандной торговли английскими купцами. В то же время английское правительство было готово положить соответствующую статью Версальского договора «под сукно» <85>. Точка зрения Броделя показательна – она свидетельствует, что Питт считал опасным раздражать оппозицию переговорами с традиционным врагом. Иден начал переговоры в Париже в марте 1786 г. и сумел защитить интересы британских промышленников, прежде всего владельцев текстильных мануфактур. Правая рука Верженна де Рейневаль, находившийся под сильным влиянием идей физиократов, полагал, что наибольшие выгоды для Франции сулит либерализация вывоза сельскохозяйственной продукции, а интересы промышленников имеют второстепенное значение: промышленность, поддерживаемая запретительными пошлинами, является для страны только бременем <86>. Можно признать, что торговый договор 1786 г. был более выгоден для Великобритании.

Все же в парламенте он встретил критику со стороны оппозиции. Выступление Фокса в феврале 1787 г. было построено в духе обычной «патриотической» риторики. Он утверждал, что Франция – естественный противник Великобритании, и, вступая в торговый договор, она лишь стремится «связать нам руки и предотвратить наше вступление в союзы с другими державами» <87>. Фокс также указывал, что договор наносил ущерб традиционному торговому партнеру Великобритании – Португалии. Иначе расценивало значение этого договора само правительство. На заседании кабинета Питт вовсе сказал, что это – «реванш за Версаль». В парламенте премьер утверждал, что договор нес Англии неоспоримые преимущества. Он отверг мнение тех, кто говорил, что соглашение с Францией недопустимо уже потому, что она – исконный враг. «Предполагать, что одна нация с неизбежностью является врагом другой нации – доктрина ложная и ребяческая Опыт истории не подтверждает ее», – говорил Питт-младший <88>. Он убеждал палату, что соглашение гарантировало Англии рынок в 24 миллиона потребителей, тогда как сама Франция получала рынок из 8 миллионов. «Хотя Франция богаче нас по своим ресурсам, но, благодаря наличию конституционных свобод, стабильности и энергии предпринимательства Англия несомненно обладает преимуществом в торговле», справедливо отметил Питт <89>. В целом жизнь подтвердила его правоту: главным предметом французского экспорта осталось вино, тогда как во Францию хлынул поток дешевых английских товаров.

Голландский кризис привел к изменениям в европейской политике. Летом 1787 г. Соединенные Провинции оказались в преддверии гражданской войны. Немалой была роль британского посла Харриса в воодушевлении антиреспубликанской «оранжистской» оппозиции. В июне Вильгельмина, жена штатгальтера Вильгельма V и сестра прусского короля Фридриха-Вильгельма III, покинула Нимвеген, чтобы в Гааге убедить Штаты поддержать «оранжистов», но была задержана милицией провинции Голландия. Прусский король, получив преувеличенную информацию об этом, направил Штатам угрожающее послание. Кризис обострялся. Еще в мае кабинет Питта склонялся к мирному разрешению проблемы, но под давлением Харриса занял более активную позицию: в мае на поддержку «оранжистов» Харрису было обещано 20 000 фунтов, а в июне предоставлено 70 000 <90>. Харрис, установив тесный контакт с Фридрихом-Вильгельмом, подталкивал последнего к вооруженному вмешательству. В то же время преемник Верженна Монморен не проявил дипломатического искусства в этом конфликте. Еще 29 июня государственный секретарь Кармартен направил депешу в Париж, в которой выражалось согласие с позицией Монморена, что вмешательство в Голландии является неоправданным и для Франции, и для Англии <91>. Однако французская дипломатия допустила ошибки. Франция не лишала «патриотов» надежд на получение помощи против «оранжистов», и прусский король не получил извинения за июньский инцидент. 13 сентября прусские войска вошли в Голландию и заняли Амстердам. Ожидали вступления Франции в войну, но она отступила, что и стало первым серьезным внешнеполитическим поражением этой страны после Парижского мира: «В родовых муках революции Франция не смогла ничего сделать для своих друзей в Соединенных провинциях» <92>. После голландского кризиса сложился Тройственный союз Англии, Голландии и Пруссии, появление которого знаменовало выход Великобритании из долговременной международной изоляции.

Одним из последствий англо-прусского сближения было дальнейшее ухудшение отношений с Россией. Екатерина II даже считала, что новый дипломатический блок направлен специально против России, хотя у Питта и не было подобных намерений. По указанию из Петербурга русские дипломаты в Лондоне устанавливали тесные контакты с оппозицией. На заключение Тройственного союза «Екатерина отреагировала открыто, поддержав Фокса и его друзей в противодействии политике Питта. Сторонникам правительства это давало повод для обвинения оппозиции в измене» <93>. Поддержка группировки Фокса со стороны русской дипломатии объясняется и внутриполитическим кризисом по вопросу о регентстве, возникшем в связи с болезнью Георга III. Если бы регентом стал принц Уэльский, то неминуемо могли последовать отставка Питта и приход к власти Фокса, но король выздоровел, и позиции Питта казались прочными, как никогда прежде. Надежды Питта на активную помощь со стороны Пруссии, однако, не оправдались, что особенно проявилось во время «очаковского кризиса» 1790–1791 гг.

Острым международным кризисом, с которым столкнулось английское правительство в 1789–1790 гг., был Нутка-Зундский кризис – «крупный конфликт между Англией и Испанией», порожденный соперничеством на северо-западном побережье Америки, то есть на землях, рассматриваемых Испанией как свое владение, тогда как количество английских переселенцев туда увеличилось после путешествия Кука <94>. В Лондоне ходили слухи, что Россия подталкивала Испанию к активным действиям во время этого конфликта. В ходе кризиса правительство Питта заняло твердую позицию, заявив о готовности пойти на войну, но добиться уступок. Важным фактором, предопределившим твердость британской линии в этом вопросе, была уверенность в том, что в условиях начавшейся революции Франция не сможет оказать своему союзнику эффективной поддержки. Характерно мнение британского посла в Мадриде Фитцгерберта: «Есть все основания полагать, что каковы бы ни были прежние намерения испанского двора, его нынешняя цель состоит в сохранении мира, почти на любых условиях» <95>. Апогей конфликта пришелся на май-июнь 1790 г. И Питт, и Грен-вил даже встретились с Ф. Мирандой, проявив заинтересованность в его планах ликвидации испанского владычества в Америке, для чего, по мнению Миранды, требовалось всего 12-15 тыс. войск. Эти консультации приостановились сразу же после того, как появилась надежда на мирное урегулирование. Характерно, что русский посол С. Р. Воронцов с самого начала считал, что до открытой войны дело не дойдет: «Здесь желают сохранить мир, лишь бы Испания отреклась от мнимого своего права не дозволять другим народам не приставать к берегам той части Америки, что не она открыла и где она селениев не имеет, также не мешала бы китовой ловле, что делается не по берегам, а в морях, кои никому изключительно, а всем народам вообще принадлежат» <96>. Во второй половине июля 1790 г. посол приходил к выводу, что ни правительство, ни общественное мнение не желают войны: «Война с Гишпанией начинается казаться нации инако, чем было в первом жару сей распри» <97>.