Андрей Соколов - «Правь, Британия, морями»? Политические дискуссии в Англии по вопросам внешней и колониальной политики в XVIII веке

Достигнутое тогда же летом соглашение о подписании конвенции между Великобританией и Испанией современники справедливо рассматривали как успех администрации Питта. Конвенция запретила строительство британских военных укреплений, но допускала создание временных поселений. В случае появления в этом районе поселений третьей державы ограничение относительно военных фортов снималось. Учитывая активное проникновение России на северо-запад Америки, можно констатировать, что конвенция практически допускала вооруженные укрепления Великобритании в этом районе. В ноябре 1790 г. парламент достаточно единодушно одобрил действия кабинета министров. В резолюции палаты общин говорилось, что она выражает искреннее удовлетворение, что разногласия, возникшие между Его Величеством и испанским двором счастливо приведены к дружескому успокоению: «Ничто не может более способствовать умиротворению Его Величества, чем достойное вознаграждение за те акты насилий, которые имели место в Нутке, и устранение основ для подобных разногласий в будущем, обеспечение безопасности его подданных в ведении торговли и рыбной ловли» <98>. Оппозиция попыталась дать правительству бой, затребовав документы, относящиеся к кризису, но это предложение было отвергнуто большинством.

Иначе, поражением правительства Питта, завершился другой международный кризис 1790–1791 гг. – «очаковский кризис». Он назрел в англо-русских отношениях в связи с завершением новой русско-турецкой войны. Симптомы зарождения этого конфликта проявились уже в начале 1790 г. В феврале С. Р. Воронцов сообщал в Петербург о своей подробной беседе с государственным секретарем герцогом Лидсом (титул, полученный Кармартеном) и самим Питтом, в которой он проинформировал британское правительство о намерении России «создать барьер между ней и Турцией за счет присоединения Бессарабии, Молдавии и Валахии». Реакция английских политиков была негативной: «Статской секретарь отвечал мне, что не входя в требование земель, что непосредственно за собою Россия оставить желает, и противу которых ничего сказать не может», возражение вызывает стремление России захватить турецкие крепости, находящиеся в этом районе. «Да хотя бы овладение их и довершено было, турки их, конечно, потерять не согласятся, и сие несумненно продолжит войну, от которой может пламя распространиться и дале», – сообщат Воронцов, прибавив, что Лидс произнес все это «весьма твердым образом» <99>. Речь шла, прежде всего, о крепости Очаков, важном стратегическом пункте, позволявшем контролировать устья рек Днестр и Буг. Забегая вперед, можно пояснить, что, как отмечал английский историк Дж.Эрман, Питту было нелегко отстаивать свои требования по отношению к России, угрожая вмешательством и даже войной в парламенте, многие члены которого попросту не представляли, где находится Очаков, и считали конфликт в Причерноморье «ссорой между странами, о которых мы ничего не знаем» <100>.

Через три дня состоялась новая встреча Воронцова с Питтом, во время которой премьер занял еще более твердую позицию, заявив «пуще всего о невозможности требовать от турок, чтоб они отступились от трех столь важных для них провинциев, и что Порта, конечно, предпочтет войну, чем потерять что ни есть на водном берегу Днестра» <101>. Питт однозначно занял протурецкую позицию и угрожал возможностью войны: «Мы желаем мира, но сильное унижение турок может быть вредно другим державам. Сие может заставить их принять меры, кои распространят войну, от которой Россия ничего не выиграет, а вся Европа может быть мало помалу замешена и сие безпокойство, от чего и Англия будет чувствовать вред неизбежной» <102>. Воронцов отчасти объяснял твердость Англии происками «прусских агентов», утверждавших, что требования России ведут к тому, что «равновесие Европы будет опрокинуто» <103>.

В свете дальнейшего развития событий особенно важно подчеркнуть, что весной 1790 г. Воронцов еще не видел, как можно в вопросе об Очакове использовать парламентскую оппозицию. В апреле он сообщал: «Оппозиции я никаких внушений не делал и стараюсь иметь с нею мало сообщения, ибо в противном случае без всякой пользы для Вашего Императорского Величества я бы подверг себя ненависти короля и министерство» <104>. Тогда русский посол считал, что оппозиция слаба и заигрывание с ней не приведет к весомым результатам: «Сия оппозиция, видим, исчезает. В народе она потеряла доверенность за прилепление ей к принцу валийскому, коего распутная жизнь и женитьба с католичкою ненавидимы во всей Англии… Оппозиция, видимо, теряет свои силы. Фокс внутренно недоволен принцем валийским. Борк поссорился с Шериданом, и хотя наружно их и примирили, чистосердечия между ними нет. Дюк Девоншир уехал с фамилией в чужие края… Питт находится теперь в наивысочайшей степени своей славы и любви народной, которую потерять может, есть ли бы война случилась, ибо за сею всегда следуют новые подати, а за оными всеобщее негодование» <105>. Воронцов свидетельствовал о чрезвычайно благоприятных обстоятельствах, в которых тогда находилось правительство Питта-младшего: «Англия никогда еще не была в столь щасливом положении как ныне: поелику приращение ее торговли и навигации превосходит всякое воображение. Государство в долгу, но доходы гораздо превосходят издержки, и сим способом долги уплачиваются. Золото от всех земель сюды стекается и курс денег в пользу ея противу всех исключительно. К сему щастию ея еще присоединить можно нещасливое положение Франции, которая разорилась надолго» <106>.

Еще раз особо подчеркнем, однако, что даже тогда Воронцов сомневался, что Англия вступит в войну, будь то война против Испании или против России. Он не изменил своего мнения, когда конфликт достиг апогея, и в своей переписке с Петербургом настаивал на том, чтобы не идти ни на какие уступки. Между тем, как свидетельствуют источники, под угрозой вступления Великобритании в войну на Балтике, многие были готовы отступить. Друг С. Р. Воронцова, весьма осведомленный П. В. Завадовский писал ему в июне 1791 г.: «Одна Г. (Екатерина II – А. С. ) удерживала действовать робости, которая в смятение приводила души министерства. Без того и без твоих рассуждений, советовавших твердость, страх обуял бы совершенно. Не потаю от тебя, что часто спорил о справедливости твоих суждений с твоим братом (Александром Воронцовым – А. С. ). Он находил, что лишнее берешь на себя, что до прямой с нами войны не дойдет Англия. При всей своей разсудительности он боязлив. Хотя не то мы делаем, что бы ты учинил, если бы первым министром был у государыни великой державы и любящего славу: однако ж кой-как и за неволю крепимся, не отказываемся слушать предложения, сохраняя свой ультиматум, думая протянуть время, отнять удобность к действиям на Севере, дая тем самым удобность ударить сильно на Турков и вынудить безпосредственный мир» <107>.