Коллектив авторов - Регионы Российской империи: идентичность, репрезентация, (на)значение. Коллективная монография

Представители российского общества того времени мечтали о постепенном объединении крестьянского и земского самоуправлений, дальнейшей эмансипации крестьян, создании всесословной волости и объединении волостной и мировой юстиций в единый местный суд [443]. Такое развитие событий, если смотреть на возможности с макроперспективы, требовало колоссальных ресурсов. На первый взгляд всем было очевидно, что если такой вектор и был бы выбран, то усилия по интеграции такого рода должно было прикладывать государство. Однако «объединительная» логика иногда срабатывала совершенно независимо.

Одним из подобных примеров стал разбор случая, произошедшего в Рязанской губернии в 1862 году и начавшегося с конфликта между двумя крестьянами – временнообязанным дворовым Игнатием Матвеевым и крестьянином Мефодием Ефимовым, у которого первый «поранил» лошадь. Это дело должен был разрешить Суйский волостной суд. Вина Игнатия была доказана, но ответчик, не дожидаясь решения волостных судей, сбежал к помещику Петру Украинцеву для защиты от «произвола» крестьянского суда, который приговорил Матвеева к уплате вознаграждения истцу в размере 15 рублей и штрафа 50 копеек «за неуважение к суду». Помещик Украинцев вместе с ответчиком собрал копии с решений Суйского волостного суда и направил жалобу в местный мировой съезд о несогласии Матвеева судиться в волостном суде. Пронский мировой съезд, основываясь на законодательстве, оставил в силе решение крестьянского суда. Однако помещик обратился с эмоциональной жалобой уже в Рязанское губернское по крестьянским делам присутствие, полагая, что «дать этим судам полную свободу еще не время, что неосновательным и нелепым их домогательствам нет конца, что доказывать этого не нужно». Члены присутствия прислушались к доводам защитника Матвеева. Основанием для этого стала ст. 96 «Общего положения о крестьянах», где указывалось на решение волостным судом дел между крестьянами, а «в настоящем же деле участвует дворовый человек и нет прямого удостоверения в том, что последний действительно изъявил согласие судиться в волостном суде», поэтому последовала отмена решения Пронского мирового съезда и передача дела «на рассмотрение и постановление нового решения» в соседний Сапожковский мировой съезд, «который, точно также как Пронский съезд и само губернское присутствие, не имеет ни малейшего права ни входить в разбирательство нравственного или юридического достоинства решения суйского волостного суда, ни отменить состоявшийся в нем приговор» [444]. В итоге дело попало на стол к министру внутренних дел.

Отметим, что пересмотр и отмена крестьянских судебных решений были одним из наиболее сложных вопросов деятельности волостной юстиции. Еще в 1861 году глава Калужской губернии сообщал во всеподданнейшем отчете, что крестьянские суды «нередко впадали в ошибки и принимали к разбору неподсудные им дела», поэтому местное губернское по крестьянским делам присутствие сразу же поставило перед Министерством внутренних дел ряд основополагающих вопросов, касавшихся обжалования решений волостного суда: 1) куда подлежат жалобы на превышение власти и нарушение порядка волостным судом; 2) кто имеет право кассации его решений; 3) какие принять основания для кассации и какой должен быть последующий ход дела? Этим сообщением заинтересовался император Александр II, поставив на листах всеподданнейшего отчета Высочайшую Его Императорского Величества резолюцию «На чем остановилось?» [445]. Началась длительная бюрократическая межведомственная переписка. Министр внутренних дел «признал необходимым предварительно истребовать заключения некоторых губернских по крестьянским делам присутствий. По доставлении и рассмотрении всех затребованных сведений министр вошел по означенному вопросу с представлением в Главный комитет об устройстве сельского состояния» [446].

Одним из таких дел и стал случай с Игнатием Матвеевым. Рассмотрев его дело, П. А. Валуев не поддержал отмену приговоров рязанских волостных судей и, кроме того, «для руководства на будущее время» постановил «сообщить Рязанскому губернскому присутствию и подведомственным ему мировым учреждениям, что на основании ст. 96, 97, 98 и 108 „Общего положения“ решения и приговоры волостных судов, состоявшиеся по делам, подлежащим их ведению или предоставленным им по желанию тяжущихся сторон и не выходящие из указанных законом для сих судов пределов власти, считаются окончательными и не могут подлежать обжалованию» [447]. При этом подобное решение было вынесено министром несмотря на то, что Суйский волостной суд явно нарушил закон: на суде присутствовало лишь двое судей и (вместо еще одного судьи) двое старост, не имевших права участвовать в процессе [448].

По итогам рассмотрения этого дела 12 июля 1862 года было издано министерское распоряжение с разъяснением «пределов власти» волостных судов: «Решения и приговоры волостных судов… считаются окончательными и не могут подлежать обжалованию» [449]. Например, власть запретила вмешиваться в дела волостных судов, пересматривать их приговоры, что обусловило фактическую независимость волостной юстиции не только от волостных администраций, но и от уездных и губернских органов исполнительной власти.

Выход мелкого гражданского дела между крестьянами на уровень министерства и его решение П. А. Валуевым в так называемом ручном режиме, безусловно, влияло на общественное мнение о вновь созданном крестьянском судебном учреждении. Действительно, в конце 1860‐х в печати начали появляться издания с конкретными замечаниями мировых посредников и судей, земских и губернских деятелей, представителей окружных судов и судебных палат – всех тех, кто ежедневно сталкивался с волостной юстицией. Мнение этих практиков в большинстве случаев носило резко негативный характер в отношении крестьянских судов – такой, что «нельзя не изумляться, что люди, столь разносторонне направленные и развитые, и из самых отдаленных и разнообразных местностей, могут в мнениях и суждениях своих так близко с собой сходиться» [450].

Запрет на апелляционную и кассационную деятельность губернских по крестьянским делам присутствий и уездных мировых съездов в отдельных случаях приводил к прямому разорению крестьянских хозяйств. Так, в декабре 1862 года мировой посредник пятого участка Сердобского уезда Саратовской губернии представил местному губернатору очень примечательное дело: крестьянин села Нарышкина Сердобского уезда Михаил Калякин снял у управляющего имением Шипилова место для пчельника по 25 копеек с улья. Место это на господском поле располагалось в двух верстах от крестьянских пчельников. Когда Михаил стал перевозить туда свои ульи, то некоторые из крестьянских бортников воспротивились. Калякин объявил управляющему Шипилову, что вынужден отказаться от договора. Шипилов, в свою очередь, справедливо ответил, что крестьяне не имеют права препятствовать деятельности арендатора. Уверившись в своей правоте, пчеловод поставил свой пчельник на указанном ему месте. Не готовые сдаться жители села Нарышкина подали на Калякина жалобу в волостной суд. Последний назначил своим решением самое высокое наказание в 100 рублей в пользу истцов [451].