Коллектив авторов - Регионы Российской империи: идентичность, репрезентация, (на)значение. Коллективная монография

Мировые посредники обратили внимание губернатора, что из‐за упомянутого циркуляра Министерства внутренних дел от 12 июля 1862 года это возмутительное решение волостного суда не могло быть отменено в съезде мировых посредников. Крестьянину Калякину в жалобе было отказано. В представлении губернскому присутствию также указывалось, что «дело это вполне несправедливое, сопровождалось… полным разорением крестьянина Калякина», и мировой посредник, «представляя его в подлиннике, просил обратить внимание на описываемый факт» [452].

На похожие проблемы обращали внимание и мировые посредники из Пермской губернии. Они указывали на большое количество справедливых крестьянских жалоб на решения местных судов и одновременно на невозможность апелляций в таких случаях [453]. Мыслящих людей возмущало, что в Российской империи жалобы и апелляции допускались применительно ко всем инстанциям судопроизводства, за исключением волостных судов. Констатация фактов перманентного «превышения власти» в волостных судах [454]вынуждала мировых посредников, членов губернских по крестьянским делам присутствий действовать самостоятельно и в соответствии с субъективными воззрениями справедливости, что, естественно, приводило к разнообразию в решениях, основанных тоже не на законе, а на суждениях представителей образованного класса относительно каждой конкретной ситуации.

Несмотря на запреты, случаи успешного – хотя при этом совершенно незаконного – обжалования решений волостных судов на местах существовали. И их число было не так уж мало. Например, в 1862 году только в Симбирской губернии из 1532 было обжаловано 19 приговоров. Каким образом и на основе каких формальных установок происходил процесс «обжалования», в данном случае неизвестно [455]. Вероятно, в большинстве регионов пользовались «рецептом» вологодского губернатора, который подробно описал возможную процедуру отмены решений волостных судов в уездных съездах мировых посредников с трехдневным сроком выдачи копии приговора и десятикопеечным сбором в пользу писаря [456]. Эти положения, конечно, не были законодательно закреплены и применялись исключительно на местном уровне в связи с острой необходимостью обжалования некоторых постановлений судов.

Какова была логика власти в центре и на местах? Чем мотивировался запрет на пересмотр дел в волостных судах – и параллельно стремление, осознанное даже на губернаторском уровне, обойти его?

Очевидно, что власть как в центре, так и в регионах считала необходимым сохранение статуса волостной юстиции как сферы, существующей автономно по отношению ко всей системе судопроизводства. Для обеспечения каждого крестьянина доступным судом по «писаному» праву на местном уровне не хватало ресурсов. Любое принятое решение потребовало бы больших человеческих и финансовых ресурсов. Мировые посредники не смогли бы справиться с потоком исков по мелким кражам, мошенничествам, обидам, оскорблениям, имущественным делам. Возможное введение апелляционного рассмотрения жалоб поставило бы трех – четырех мировых посредников каждого уезда перед непосильным объемом работы и необходимостью рассматривать «по закону» судебные дела, решенные «по обычаю».

Важно отметить, что, судя по всеподданнейшим отчетам начальников губерний за 1861 и 1862 годы, саму идею распространения судебной власти на крестьянское сословие они считали благодеянием. Зачастую избегая открытого анализа ситуации и возникавших проблем, чиновники неизменно подчеркивали особые привилегии освобожденных крестьян: «Одним из важнейших прав, дарованных временообязанным крестьянам… есть, без всякого сомнения, право иметь свой собственный суд» [457].

Несмотря на понимание ситуации, региональные элиты систематически инициировали пересмотр статуса волостного суда. Как мы видели выше, реальные практики управления на местах (допустимость формально незаконного пересмотра решений волостных судов) фактически уже осуществляли работу по интеграции волостной юстиции в структуру российского судопроизводства. В результате система включила своего рода механизм саморегуляции.

Из регионов в Министерство внутренних дел постоянно поступали жалобы с просьбами и предложениями о реформировании крестьянской юстиции и «разрешении вопроса о порядке принесения и рассмотрения жалоб на превышение власти со стороны волостных судей», которые подавали мировые посредники, уездные земские собрания, мировые съезды, губернские по крестьянским делам присутствия [458]. На протяжении 1864–1865 годов в министерство за разъяснениями «о пределах подсудности волостных судов» также обращались калужский, вологодский, тверской и орловский губернаторы [459]. Министерские круги, занимавшие долгое время выжидательную позицию, старались не давать четких указаний в регионы.

К середине 1865 года земский отдел Министерства внутренних дел представил своеобразную аналитическую записку по результатам постановлений разных губернских по крестьянским делам присутствий и ходатайствам начальников Вологодской, Калужской, Костромской, Новгородской, Оренбургской, Орловской, Рязанской, Саратовской и Тверской губерний [460]. Составители документа указывали, что в рамках губернских инициатив наметились два пути решения вопроса. Одни полагали предоставить мировым посредникам право в апелляционном порядке отменять неправильные постановления волостных судов, а волостных судей привлекать к ответственности установленным порядком наравне с прочими должностными лицами, другие, напротив, считали необходимым рассматривать жалобы в уездных мировых съездах, которые, «не касаясь ни в каком случае решения», должны были обсуждать только вопросы организации судопроизводства, то есть рассматривать жалобы в кассационном порядке [461]. Земский отдел просил министра Валуева определиться с мнением в этом сложном вопросе: «Из вышеприведенных случаев видно, что волостные суды иногда принимают к своему рассмотрению и решению споры гражданские и проступки, ведению их не подлежащие, а также допускают отступления от указанного в положениях порядка производства дела в сих судах и при назначении меры наказаний за проступки, выходят из пределов предоставленной им власти. Между тем порядок принесения и рассмотрения жалоб на такие неправильные действия волостных судов в положениях не указан» [462]. В результате острых дискуссий в 1866 году власть сделала шаг в сторону выхода из проблемной ситуации и предоставила возможность обжалования решений волостных судов в кассационном порядке [463].

И хотя выбранный властью вариант не решил всех проблем (ведь тяжущиеся чаще всего обращались с просьбами о пересмотре дела «по существу», то есть в апелляционном порядке), само движение было показательным. Попытка обсуждения вопросов кассации и апелляции судебных постановлений волостных судей вынудила элиты обратить пристальное внимание на традиции и правовые обычаи, столетиями формировавшиеся в безграмотном крестьянском мире. Включение общинных судебных учреждений в систему волостного самоуправления и даже местных судов (за счет кассационных обжалований приговоров) позволило крестьянам ощутить себя частью империи с установленным законодательством. Так, пермский губернатор Б. В. Струве сообщал в 1867 году: «Круг действий волостных судов в минувшем году значительно увеличился, и они успели заслужить в глазах крестьян сравнительно большее доверие к своей беспристрастности и знанию дела, чем прежде, так что в течение 1867 г. волостными судами решено было дел 12 460. Наибольшее же против прежнего времени расположения крестьян к посредству волостных судов, зависит главным образом от того, что крестьяне уже не боятся, как это было прежде, неотменяемости решений волостных судов, в случаях нарушения ими порядка и правил превышения власти» [464].