Леонид Соколов - Львов под русской властью. 1914–1915

Казаки на площади Краковской во Львове

И, напоследок, анекдот из газеты “Słowo Polskie” под рубрикой “Юмор варшавский”:

«В кафе разговаривают два еврея:

– Интересно, наступают ли наши?

– А которые это наши?

– Ну, те, которые наступают…» .

Завершая свою характеристику отношений различных галицких национальных групп к русским властям, граф Г.А. Бобринский отметил:

«Считаю нужным в заключение указать, что в восточной Галичине постепенно восстанавливаются нормальные отношения, и жизнь начинает входить в свою колею» .

В апреле 1915 года Галичину посетил председатель Государственной Думы М.В. Родзянко, который после возвращения в Россию, в беседе с сотрудником газеты “Южная Копейка” сообщил следующее:

«Я пробыл в Галичине две недели, побывал во Львове, Перемышле и других занятых нами пунктах и могу с уверенностью сказать, что взаимоотношения русской администрации и коренного населения Галичины – этих новых русских граждан – не оставляет желать ничего лучшего.

Достаточно сказать, что население, раньше приходившее в ужас при одном упоминании о русских, теперь само добровольно обращается к местной администрации за разрешением своих частных недоразумений и затруднений.

В лице графа Бобринского новый край видит культурного и внимательного к его нуждам администратора.

И если на первых порах были заметны проявления недоброжелательности со стороны отдельных лиц к русским, то теперь подобные случаи совершенно исчезли» .

В ходе Галицийской битвы в августе – сентябре 1914 года русские войска взяли около 100 тысяч пленных. Большинство пленных эшелонами отправляли вглубь России, но часть их оставалась в пределах Галиции, в том числе и во Львове.

Когда по улицам Львова конвоировали австрийских военнопленных, люди часто передавали им хлеб, продукты, а иногда, подкупив конвойных, уводили отдельных пленных и прятали их. Поэтому циркуляром военного генерал-губернатора было запрещено населению приближаться к пленным, вступать с ними в разговоры, передавать им или брать у них какие-либо предметы. В связи с этим имел место следующий, описанный очевидцем, эпизод.

Однажды по улице Батория вели пленных, среди которых находился солдат немецкой армии. Какая-то интеллигентная дама, возможно, немка, подошла к нему, чтобы передать пакет с продуктами и табаком. Солдат из русского конвоя оттолкнул эту даму и ударил ее прикладом карабина в спину. В этот момент солдат-немец выхватил у него карабин и, заслоняя даму, направил карабин на обидчика, угрожая стрелять в каждого, кто приблизится. Когда к месту происшествия подошел русский офицер, то, увидев его, немецкий солдат отдал честь и, доложив о случившемся, отдал карабин офицеру. Публика рассказала офицеру, не знавшему немецкого языка, о том, что произошло, после чего офицер, передав карабин другому русскому солдату, записал имена, адреса свидетелей и упомянутой дамы, а ударившего ее солдата арестовал. Публика приветствовала немецкого солдата и благодарила русского офицера.

Но если вначале власти препятствовали контактам пленных с местным населением, то затем обращение с пленными было коренным образом изменено. В начале декабря у австрийских пленных, находившихся во Львове, стали брать присягу, что они не будут убегать из Львова, и не будут воевать против России, после чего им разрешалось свободно выходить в город. У пленных греко-католического вероисповедания присягу принимали в Успенской церкви на улице Русской и в Преображенской церкви на улице Краковской, у пленных римско-католического вероисповедания – в парафии св. Антония на улице Лычаковской. Однако пленные римо-католики, поскольку они были поляками, стали протестовать против содержавшегося в присяге запрета “в дальнейшем воевать против России”. И протест этот русские власти приняли во внимание, ограничившись только условием не убегать из Львова.

Военнослужащие неприятельской армии, попавшие в плен ранеными, помещались в те же госпитали, что и раненые военнослужащие русской армии, где получали одинаковый уход.

«Отношения среди раненых солдат обеих армий в госпиталях вполне товарищеские, там мир уже заключен, в особенности между солдатами российскими и австрийскими славянских народностей, потому что взаимопонимание достигается легче. Еще немцы легко находят переводчика, но венграм хуже всего, потому что общаться могут только между собой, а с окружением только жестами» .

Если у австрийских пленных в Галиции находились родственники, которые обращались с просьбой об их освобождении, таких пленных отпускали к семьям, за исключением пленных немецкого и венгерского происхождения.

Митрополит граф Андрей Шептицкий не эвакуировался вместе с австрийскими властями Галиции, что могло бы скомпрометировать его как перед Ватиканом, так и перед его галицкой паствой, а остался в занятом русскими войсками Львове. Поначалу русские власти, хотя и осведомленные об антирусских настроениях Шептицкого, были готовы согласиться с тем, чтобы он и далее оставался в городе, конечно, при условии, что митрополит ограничится только выполнением своих духовных обязанностей, и не станет заниматься враждебной деятельностью. Однако Шептицкий не был намерен выполнять такие условия. Как вспоминал генерал Брусилов:

«Униатский митрополит граф Шептицкий, явный враг России, с давних пор неизменно агитировавший против нас, по вступлении русских войск во Львов был по моему приказанию предварительно подвергнут домашнему аресту. Я его потребовал к себе с предложением дать честное слово, что он никаких враждебных действий, как явных, так и тайных, против нас предпринимать не будет; в таком случае я брал на себя разрешить ему оставаться во Львове для исполнения его духовных обязанностей. Он охотно дал мне это слово, но, к сожалению, вслед за сим, начал опять мутить и произносить церковные проповеди, явно нам враждебные. Ввиду этого я его выслал в Киев в распоряжение главнокомандующего» .

Шептицкому было объявлено о его высылке из Галиции утром 6 (19) сентября. Вскоре после 12 часов к резиденции митрополита у собора св. Юра подъехали два автомобиля. Первый предназначался для пассажиров, а второй для багажа. Вместе с Шептицким уезжали его духовник Боцян, личный секретарь Гродский и слуга. Вначале им не говорили, куда их отправляют, и только когда выехали за ворота св. Юра, капитан Сонин сказал, что они едут автомобилем в Броды, а оттуда поездом в Киев. После трех часов езды по забитым обозами дорогам прибыли в Броды, где пересели в салон-вагон, предоставленный русскими властями для поездки митрополита. В Киеве Шептицкого и сопровождавших его лиц поселили в гостинице “Континенталь”.