Майкл Ко - Разгадка кода майя: как ученые расшифровали письменность древней цивилизации

В некотором смысле Дэвид был подготовлен к жизни в майянистике: его родители вместе написали книгу о майя [3], а его отец, Джордж Стюарт, долгое время был экспертом журнала «National Geographic» по истории и культуре майя и его археологическим редактором.

Дэвид родился в Вашингтоне в 1965 году. В начальной школе он учился в Чапел-Хилле (штат Северная Каролина), где его отец готовил диссертацию по антропологии. В нежном возрасте трех лет Дэвид был взят в свое первое путешествие в археологические чудеса Мексики и Гватемалы. Его самые первые воспоминания – руины великих мезоамериканских городов Монте-Альбан, Чичен-Ица и Тикаль; он «выплакал все глаза», когда ему не позволили подняться на вершину тикальского храма I со своей сестрой и старшими братьями.

Поворотный момент в жизни Дэвида наступил летом 1974 года: вся семья Стюартов на пять месяцев отправилась в город майя Кобу. Коба уникальна среди памятников майя. Она расположена в лесах Кинтана-Роо, в восточной части полуострова Юкатан, среди скопления озер, покрытых водяными лилиями, а ее пригородные комплексы соединены с центром сетью сакбе, или приподнятых дорог. Стюарты провели в Кобе два лета, так как Джордж занимался крупномасштабным картографическим проектом. Дэвид, недостаточно взрослый, чтобы помогать отцу, был предоставлен сам себе и большей частью бродил по лесу, время от времени натыкаясь на упавшие скульптуры.

В сезон 1975 года археологи обнаружили две новые стелы, и Джордж занялся выполнением их прорисовок. Дэвид рисовал с малых лет, поэтому он тоже делал наброски рельефов и уже задавался вопросом, что означали надписи. К счастью, в небольшой библиотеке в Кобе нашлась «Иероглифическая письменность майя: введение» Томпсона, и Дэвид начал копировать иероглифы «просто для развлечения».

Но был еще шанс пожить жизнью современных майя. Хотя Дэвид не учился говорить на языке специально, ему удалось освоить обширный словарь юкатекского, играя с детьми рабочих. А пик уникального опыта для юного Дэвида наступил в 1975 году, когда началась продолжительная засуха, что не редкость в Северных низменностях, и на главной площади разрушенного города прошла церемония ча-чаак . Шаман, или х-мен («тот, кто делает вещи»), был приглашен из города Чемаш. По указаниям х-мена в центре площади был возведен алтарь с четырьмя арками из зеленых ветвей, связанных поверху, и принесены жертвы богу дождя Чаку: бальче (местный мёд), сигареты и кока-кола. К этому времени мальчик уже решил, что должен стать майянистом.

Летом 1975 года Эрик Томпсон – теперь уже сэр Эрик— прибыл на Юкатан в составе делегации, сопровождавшей официальный визит Елизаветы II, который включал тур по Ушмалю. После этого Томпсон впервые за долгие годы вновь посетил Кобу: в 1930 году он и Флоренс Томпсон провели здесь медовый месяц, пока Эрик изучал памятник и его монументы. Всю неделю Стюарты возили великого человека по Юкатану. Для юного и впечатлительного Дэвида «было важным опытом встретить человека, который написал ту книгу».

В следующем году в Вашингтоне Дэвид познакомился с Линдой Шили. Родители Дэвида работали над книгой «Таинственные майя» для «National Geographic», а Линда была консультантом. Стюарты пригласили ее на ужин в вашингтонский ресторан, темой разговора, естественно, была письменность майя. Рассказывая, Линда для наглядности рисовала в блокноте иероглифы. Прошло немало времени, прежде чем она обратила внимание, что одиннадцатилетний мальчик безотрывно смотрит ей через плечо, а когда он заметил: «О, это иероглиф огня», – Линда с удивлением обернулась. Она всегда доверяла своей интуиции и тем же вечером пригласила Дэвида приехать летом в Паленке, чтобы провести несколько недель, помогая ей правильно прорисовывать надписи.

Дэвид приехал в Паленке летом 1976 года вместе со своей матерью Джин. Линда говорила мне, что Дэвид был «очень замкнутым, избегавшим быть в центре внимания, не желавшим никого беспокоить – тихим и одиноким». Они остановились в доме Мерл, и, по словам Дэвида, «у меня началась игра. Линда давала мне прорисовку надписи и говорила: “Хорошо, иди и прочитай это”. И я шел в библиотеку Мерл на полдня и пытался бороться с датами, выяснять закономерности и все, что мог. Потом задавал Линде несколько вопросов. Больше всего мне помогало рисование иероглифов, а не чтение книг – просто запечатлеваешь иероглифы в уме, даже если не знаешь, что они означают».

В первый день Линда дала мальчику панель из Храма Солнца в «Группе Крестов» – один из величайших памятников Кан-Балама. Как она говорит, «за восемь часов, проведя небольшую консультацию, он все прочитал. За восемь часов он пришел к выводам, на которые у нас ушло пять лет!»

Метод Дэвида состоял в том, чтобы взять блокнот с листами формата legal и записать все, что он мог узнать о каждом иероглифе Паленке, используя книги из превосходной библиотеки Мерл. Каждая строка посвящалась отдельному блоку из иероглифического текста. Затем, сидя с Линдой на историческом заднем крыльце, месте рождения Паленкских круглых столов, он просматривал вместе с ней тексты. Тогда-то он и отметил особый составной иероглиф, часто встречавшийся на панелях в храмах «Группы Крестов» с именами богов и правителей. Его наставнице идея Дэвида понравилась, и она предложила ему доложить о своих наблюдениях на очередном круглом столе в июне 1978 года [4].

Должно быть, даже крупные специалисты были поражены, услышав, как мальчик, которому не исполнилось и тринадцати лет, с такой проницательностью и точностью рассуждает о столь сложном предмете. Это было удивительно – Шампольон все-таки написал свою первую статью в семнадцать!

Однако жизнь молодого эпиграфиста состояла не только из иероглифов. Он поступил в среднюю школу, но работал над письменами майя, как только выдавалось свободное время.

Все Стюарты присутствовали на великой конференции «Фонетизм в иероглифическом письме майя», состоявшейся в июне 1979 года в университете штата Нью-Йорк в Олбани [5]. Как и первый Паленкский круглый стол, это был переломный момент в исследованиях майя и дешифровке письменности. Тон задал лингвист Лайл Кэмпбелл, заявивший в самом начале: «Ни один лингвист майя, который всерьез изучал этот вопрос, больше не сомневается в фонетической гипотезе, изначально созданной Кнорозовым и развитой Дэвидом Келли, Флойдом Лаунсбери и другими» [6]. Письменность майя была логосиллабической, то есть сочетанием логограмм, выражающих морфемы, или смысловые единицы слов, и фонетически-слоговых знаков. Другими словами, это было именно то, что говорил Кнорозов еще в 1952 году.

Юрий Валентинович был, разумеется, приглашен, и госдепартамент США уведомил организаторов, что он действительно приедет; моя жена была бы его личным переводчиком. Но, как обычно бывало с Советами, это оказалось химерой. Спустя годы Кнорозов рассказал нам, почему не появился на конференции. Проблема заключалась даже не в железном занавесе, а в том, что он назвал «золотым занавесом»: в эпоху, предшествовавшую Горбачеву, партийные аппаратчики требовали непомерных денег, прежде чем дать разрешение на выезд за рубеж, а Кнорозов просто ими не располагал.