Андрей Соколов - Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

Посольство Колпепера было даже удачнее других. Попытки получить деньги мало что дали. Тот же Хайд в Мадриде был вынужден уповать на обещание испанцев предоставить заем на 50 тысяч фунтов, когда он вернется в Нидерланды, но дипломатические обстоятельства, стремление Филиппа IV заключить договор с Кромвелем, чтобы обеспечить безопасность его владений в Вест-Индии, сделали это невозможным. Уилмот добился обещания десяти тысяч фунтов от нескольких князей Священной Римской империи (не императора), но большая часть этих средств ушла на оплату его собственных расходов во время пребывания при рейхстаге. Польский король ограничился обещаниями. Римский папа отказался выделить средства, когда узнал, что Карл противился желанию матери сделать прибывшего из Англии герцога Глостерского католиком. Посланник, отправленный к султану Марокко, вовсе сгинул в песках Сахары.

Путь из Мадрида в Антверпен оказался для Хайда более долгим, чем он предполагал. Он ознакомился с достопримечательностями старейшего испанского университета — Алькалы, расположенного в 35 километрах от Мадрида. Этот университет был основан, точнее, возрожден в 1499 году Хименесом де Сиснеросом, духовником и советником короля Фердинанда II Католика, который, став кардиналом, сделал инквизицию инструментом испанского государства. Затем Хайд на пару дней задержался в Памплоне, столице провинции Наварра, после 1513 года входившей в Испанское королевство. Правда, власть над меньшей, северной частью Наварры сохранил тогда род д’Альбре, к которому принадлежал будущий французский король Генрих IV. В Памплоне Хайда принял испанский вице-король. Дальше дела Хайда пошли хуже: для него не смогли нанять паланкин, и Пиренеи снова пришлось преодолевать на муле. В письме жене он признавался, что «слишком стар и толст, чтобы ехать верхом». Поездка привела к острому приступу подагры, и Хайд задержался в Бордо, где врач-еврей сумел помочь ему. В апреле 1651 года он был в Париже и получил аудиенцию у Генриетты Марии. Тогда королева была обеспокоена поведением своего второго сына Джеймса. Ее отношения с сыновьями совершенно не складывались. Хотя перед отбытием в Шотландию Карл II потребовал от брата во всем слушаться матери, кроме вопросов религии, тот не последовал этому указанию и уехал сначала в Брюссель, а потом в Гаагу. Он находился под влиянием таких советников, как лорд Беркли, уже превратившегося из-за истории с леди Далкейт из товарища во врага Хайда, и давно ненавидимого Херберта. Генриетта Мария просила Хайда, чтобы он убедил герцога Йоркского вернуться в Париж. Поручение было деликатным и в личном, и в политическом смысле: дело в том, что Джеймс вознамерился предложить руку дочери герцога Лотарингского, что никак не могло устроить французское правительство. Как писал Кларендон, герцог Йоркский «был полон воодушевления и мужества, он от природы любил приключения и хотел участвовать в том, что может улучшить положение его брата-короля, к которому испытывал непоколебимую любовь и преданность, превосходящую любые соблазны» [7, V, 161 ]. «Раскол в королевской семье был нетерпим» для Хайда, но за участие он хотел получить компенсацию. По приказу королевы-регентши Анны Австрийской распорядились закрыть комнату в подвальных помещениях Лувра, где могли молиться англикане-эмигранты. Хайд просил Генриетту Марию и ее духовника Монтагю добиться, чтобы запрещение было снято. В беседе с ним канцлер говорил: хозяин любого дома имеет право установить, как в нем молятся, но этот запрет ведет к утрате популярности короля в Англии потому, что используется для обоснования ложного утверждения, что он сражается за восстановление католической церкви.

Хайд убедился, что за время его отсутствия положение английских эмигрантов во Франции осложнилось, объясняя это не только известием о победе Кромвеля при Данбаре, но и безвременной смертью штатгальтера Голландии Вильгельма Оранского от оспы. Смерть Вильгельма нанесла по английскому королю «роковой удар», ибо теперь не было никого, кто бы мог противодействовать фракции в Генеральных Штатах, расположенной к Кромвелю. Кларендон считал, что «уважение, которое Франция и Испания испытывали к нему (Вильгельму — А. С. ), и его посредничество заставляли голландцев действовать менее дерзко [по отношению к эмигрантам], чем после его смерти» [7, V, 159 ]. Однако смерть герцога помогла Хайду выполнить поручение, данное Генриеттой Марией. После короткой встречи с семьей в Антверпене он отправился в Гаагу, где убедился, что Генеральные Штаты крайне недовольны пребыванием Джеймса Йоркского в стране, и оттуда в Бреду, где состоялась аудиенция с принцем. Как можно судить по рассказу Кларендона, убедить герцога вернуться в Париж удалось легко: «Он был юн, увлечен самим приключением, не задумываясь над тем, несет ли оно какой-то смысл». Он «с радостью» отправился в Антверпен, чтобы продолжить путь в Париж. Хайд не упомянул, что в его доме произошла первая встреча Джеймса Стюарта с дочерью Анной, которая потом станет его женой. Ей было четырнадцать лет; она была привлекательна; через несколько месяцев, когда она стала фрейлиной принцессы Оранской, ее тетушка Барбара Эйлсбери в шутку писала Хайду, что эта «негодная девчонка украла у меня всех кавалеров» [74, 143 ]. В Париже Генриетта Мария встретила сына вопреки ожиданию «без упреков и нареканий».

Когда Хайд находился в Испании, Карл II предпринял попытку отвоевать отцовский престол. После неудачи Монтроза он был вынужден связать надежды с правившими в Эдинбурге пресвитерианами — ковенанторами и Аргайлом. Стороны отчаянно не доверяли друг другу. Тем не менее, король дал согласие встретиться с шотландскими представителями в марте 1650 года в голландском городе Бреде при посредничестве принца Оранского. Джерси не был надежным укрытием, в любое время на острове могли высадиться солдаты Кромвеля. В феврале Карл вернулся во Францию, встретился с матерью в Бове, причем расстались они так холодно, что Генриетта Мария появилась на публике с красным от злости лицом. Практически везде, кроме Гента, Карла принимали дружелюбно. Переговоры в Бреде демонстрировали прагматизм и терпение молодого короля: «По характеру он был больше внуком своего деда, чем сыном своего отца; как Генрих IV Французский сказал, что Париж стоит мессы, так он полагал, что возвращение королевства стоит Ковенанта, тем более, от навязанных условий всегда можно отказаться» [76, 19 ]. Карл не торопился уступать партнерам по переговорам: он мог терпеть и выжидать, как это делал другой его дед, Яков, вынужденный мириться с шотландскими теологами, постоянно терзавшими его прениями.