Андрей Соколов - Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

Генриетта Мария и Джармин не остановились и начали новую интригу, представив свидетельства некоего человека, близкого к Кромвелю, заявившего, что Хайд получал жалованье от лорда-протектора. К этой интриге были причастны секретарь Лонг и давний враг канцлера Ричард Гренвил, славший из Англии письма королю, в которых излагались слухи, ходившие по этому поводу. Обвинение рассматривалось в присутствии Карла II, заявившего, что считает их «лживыми и смешными». Следующий заговор состоялся в январе 1654 года — в нем главную роль играл Херберт и еще один королевский приближенный лорд Чарльз Джерард. Однажды в частном разговоре с Хайдом Джерард завел речь, что канцлер должен активнее советовать Карлу покинуть Францию, где положение эмигрантов все более ухудшалось, с чем тот полностью согласился, и добавил, что король слишком мало времени уделяет делам, предаваясь удовольствиям и развлечениям. Джерард немедленно донес эти слова до Херберта, который сразу заявил, что Хайд не имеет права занимать место в королевском совете, поскольку достоин обвинения в измене. Канцлер признал, что такой разговор имел место, но инициатива шла от Джерарда, критиковавшего инертность короля и говорившего, что Карлу лучше снова отправиться в Шотландию искать поддержку у горцев. Он добавил: только король вправе судить, шли его слова от «сердца или озлобления». Тогда Карл буквально потряс совет, заявив: он верит, что канцлер произнес эти слова, поскольку в подобной манере он не раз обращался к нему самому и говорил даже больше. Король признал, что действительно не любит заниматься делами в достаточной мере, и спросил, считает ли Джерард, что новая война обеспечит успех его делу. Во время пребывания в Париже Хайд убедил короля в нецелесообразности сближения с французскими гугенотами, которые имели злой умысел к Карлу I, а некоторые их проповедники приветствовали английский мятеж. Оллард так писал о взаимоотношениях Хайда и Карла II в эмиграции: «Ни у кого не было такого проницательного, здравомыслящего, благоразумного, доступного господина, как король. Никто не наслаждался такими конфиденциальными отношениями, закрепленными, как выяснится, годами ежедневного близкого общения. Тем не менее, от начала и до конца Кларендон не мог иметь уверенности во всем этом. Это не значит, что Карл был нелоялен или не доверял своему великому слуге. Наоборот, когда делались попытки дискредитировать его, он демонстрировал свою решительную поддержку. Дело в том, что он нуждался и в осуждении, и в наставлении». Хайд был первым, но не последним среди способных и проницательных людей, которые служили Карлу, но были сбиты с толку противоречивой природой его характера [74, 148 ].

В июле 1654 года Карл II покинул Францию. Этому предшествовала бурная сцена с Генриеттой Марией, попрекавшей сына отказом следовать ее советам. Они расстались холодно. Прощальную аудиенцию у королевы получил Хайд. Произошло ничем не завершившееся объяснение. Если верить Кларендону, король желал, чтобы он проявил вежливость и поцеловал королеве руку, чего он сам якобы хотел. Посредником выступил лорд Перси, полагавший, что ее предубежденность против Хайда несправедлива. Встреча состоялась наедине (Перси отошел в сторону) в частной галерее Генриетты Марии. Канцлер просил ее пояснить мотивы ее немилости к нему, так как, не зная за собой вины, стремился во всем служить ей. Королева говорила эмоциональнее и громче, чем обычно. Она сказала, что, согласившись на аудиенцию, пошла навстречу пожеланию короля, в противном случае не пригласила бы, ибо его поведение по отношению к ней неуважительно: находясь под ее крышей, он полгода избегал встречи с ней. Хайд возражал: это не его вина, а наказание, которое он понес вследствие наговоров. В здравом уме (кажется, никто не считает, что ему место в Бедламе), находясь в изгнании в стране, которая является для него чужой, а для нее родной, он всегда хотел быть у нее в милости и под ее покровительством. Он был бы полным глупцом, если бы посмел пренебрежительно относиться к той, которая была обожаемой женой его покойного господина, и мать его короля, существующего благодаря ее поддержке. Ответа на вопрос о причинах ее недовольства и стремления ограничить его влияние на Карла, Хайд не получил. Генриетта Мария лишь протянула руку для поцелуя, после чего удалилась к себе в апартаменты.

Причиной отъезда Карла из Франции была на этот раз не очередная ссора с матерью, а прямое требование французского правительства, вытекавшее из изменившейся дипломатической обстановки. На протяжении долгого времени Кромвель играл на противоречиях между Францией и Испанией, война между которыми не прекратилась после заключения Вестфальского договора, завершившего Тридцатилетнюю войну. Он продолжал через своих представителей переговоры с деятелями Фронды и властями Бордо, вел необъявленную морскую войну против Франции. Испания, крайне заинтересованная в безопасности морских путей в Вест-Индию, стала первой страной, признавшей республику. Однако в 1654 году во внешней политике Кромвеля произошел поворот. Победоносно окончилась война с Голландией, поводом для которой было принятие охвостьем так называемых Навигационных актов. Кларендон полагал: истинной причиной англо-голландской войны 1652–1654 гг. было стремление индепендентов подчинить Голландию и ее торговлю путем создания единого государства. В 1653 году, когда голландцы терпели поражения на море, Карл II предлагал присоединиться со своими силами, но это было ими отвергнуто, причем главную роль сыграл пенсионарий Ян де Витт, полагавший, что это не только затруднит заключение мира, но усилит дом Оранских, врагом которого он был [ 7, V, 258–259 ]. В 1654 году Кромвель не только примирился с Голландией, но заключил договор о дружбе и торговле со Швецией, куда представлять протектора отправился старинный знакомец Хайда Уайтлок. Договор с Данией открыл английским кораблям проход через Зунд в Балтийское море. Договор с Португалией прямо затронул интересы испанского двора, не признававшего ее независимость. От политики лавирования между Францией и Испанией Кромвель постепенно перешел к политике соглашения с первой и конфронтации со второй.

Англичане оснастили две мощные морские эскадры под командованием адмиралов Уильяма Пенна и Роберта Блэка. Их цели первоначально скрывались, но современники справедливо воспринимали это как действия, направленные против Испании. По Кларендону, Кромвель хотел тем самым посеять страх у других стран и этим способом подавить непокорность и упрямство собственного народа [7, VI, 4 ]. В конце 1652 года Франция направила в Лондон посла Антуана де Бордо для ведения переговоров о заключении торгового соглашения. Официально французское посольство было признано только весной 1654 года, но враждебность английского государства к Франции снижалась в течение этих месяцев. Достаточно принять во внимание, что Бордо так и не получил английской помощи, в которой Кромвель не отказывал, но в конечном счете ничего не сделал. В объяснении причин трансформации внешнеполитической стратегии Кромвеля присутствовали две версии. Первая основывается на предположении, что главным для англичан было стремление, воспользовавшись слабостью Испании, захватить, по крайней мере, часть ее владений в Вест-Индии. Данная версия, казалось, подтверждается дальнейшими событиями: захватом Ямайки в 1655 году адмиралом Пенном и разгромом испанского флота Блэком возле острова Тенерифе в 1657 году. Блестящий успех атаки на город Санта Круз, считавшийся неприступным с моря, стоил англичанам одного судна и жизней пары сотен моряков. Блэк скончался вскоре после этой победы, вернувшись в Англию, от старых ран. По свидетельству Кларендона, он, будучи невысокого происхождения, получил при помощи отца хорошее образование, в молодости проявлял антимонархические настроения, в гражданских войнах сражался на стороне парламента. Тем не менее, Кларендон отдавал должное его качествам флотоводца, изменившего тактику боя и вселявшего в моряков уверенность в победе. Не без оттенка гордости этот историк констатировал, что «англичане не могли поверить в собственную победу, а испанцы уверяли себя, что не люди, а черти сумели разгромить их» [7, VI, 36–37 ].