Роман фон Раупах - Лик умирающего (Facies Hippocratica). Воспоминания члена Чрезвычайной Следственной Комиссии 1917 года

— Да, — ответил Григорович, — это было 3-го, а сегодня у нас 7-е.

«Я вздохнул, пожал плечами, и мы расстались. Можно ли было надеяться на какой-либо „курс“ в России при наличности явлений, подобных этому».

Так думал о своем Государе человек, который на чей-то вопрос о его политических убеждениях ответил: «Правее меня — стена».

Причина описанных эпизодов лежала не в коварстве Царя, она лежала в ужасающем его безволии, в отсутствии у него всяких признаков твердости и последовательности.

Когда действия людей вытекают из их желаний, тогда, будучи заинтересованными в успехе этих действий, они принимают необходимые для достижения этого успеха меры. Но когда приходится поступать под влиянием чужих аргументов и под натиском чужой воли, тогда к последствиям этих вынужденных действий не только нет интереса, но наоборот, есть стремление отмахнуться от неприятного сознания своего поступка и уйти от всего, что о нем напоминает. Этой психологией и объясняется, что покойный Государь, удалив во время Распутинской эпопеи своих ближайших друзей, генералов Дрентельна 8 и Орлова 9 , по слухам, совершенно не интересовался их дальнейшей участью.

Но само собой разумеется, что все эти соображения, имеющие значение при оценке личности Николая II, не принимались и не могли приниматься во внимание его современниками. Им он не сумел внушить доверия, они не видели в нем ни первого джентльмена, ни твердого в своих убеждениях правителя. Отсюда отсутствие того уважения, без которого немыслимы ни искренняя любовь, ни действительная преданность.

Для современника-обывателя личность покойной Императрицы, подобно истории мидян в старомодных учебниках, была «темна и непонятна».

Появившиеся после ее смерти многочисленные биографии, статьи и воспоминания в большинстве сходятся в одном: все они не лестны, но все считают Государыню человеком умным и волевым. Два тома ее писем к Государю этого впечатления не производят. Быть может, блестки ума и твердость воли остались незамеченными не по вине автора писем, но во мне эти два тома оставили только ощущение какой-то мистической атмосферы, которую создала покойная Государыня и которой она насыщала всех членов Царской семьи от Государя и до ребенка — Наследника включительно.

Один из персонажей рассказа Куприна «Мелюзга» 10 , между прочим говорит, что «русский мужик никогда не верит ничему, что просто и понятно. Но шепните ему только на ухо одно словечко: „Золотая грамота“ или „Антихрист“ или „Объявился“ — все равно, кто объявился, лишь бы это было нелепо и таинственно, и он тотчас же готов идти на любую смерть. Вы его увлечете в любую, самую смешную, самую отвратительную секту, и он пойдет за Вами. Это чудо.

Пусть нынче его же сосед Иван Евграфов вдруг откашляется и начнет говорить нараспев и в нос, зажмуря глаза: „и было мне, братья, сонное видение, что воплотится во мне древний змий — Илья пророк“, — и мужик сегодня же поклонится Ивану Евграфову как святителю или как обуянному демоном».

Как Купринский мужик, русская Императрица тоже начисто вытравила из обихода всякие признаки здравого смысла.

Россией стала управлять самолюбивая, властная женщина, которой несчастная ее подруга А. Вырубова 11 передавала получаемые ею и Распутиным со всех концов России «записочки».

Умственные качества людей, их таланты, порядочность, идейность утратили всякое значение. Руководители высших государственных учреждений просто делились на две группы: «не наши» и «наши». На долю «не наших» выпала трудная и неблагодарная задача доказывать правильность таблицы умножения. «Наши» стали на точку зрения теории относительности и дважды два — четыре заменили истерическим преклонением перед загадочным вещанием сибирского мужика.

В результате, всех подчинявшихся требованиям чудовищно безграмотных записок старца, всячески поощряли и продвигали, а всех, не исполнявших его ультиматумов, бесцеремонно изгоняли.

В Царскосельском дворце создался особый мир, отделенный от всего прочего мира непроходимой даже для родственников Царя стеной.

До тех пор, однако, пока Государь жил в Петербурге, он еще являлся тем фокусом, в котором государственная власть как-то централизовалась. Но когда, став Верховным Главнокомандующим, он уехал в Ставку, и управление Государством перешло к Александре Федоровне, тогда государственная власть распылилась и стала походить на сошедший с рельс и нелепо метавшийся из стороны в сторону железнодорожный вагон.

Третьим по степени влиятельности в государстве лицом был «старец» Григорий Распутин 12 .

Временное правительство поручило обследование его значения и деятельности Чрезвычайной Следственной Комиссии, учрежденной для расследования действий министров и высших должностных лиц.

Для распутинского дела был создан особый отдел, получивший неофициальное название «отдела темных сил». Собранные руководителем этого отдела, очень талантливым судебным деятелем, Рудневым 13 , материалы, заключали в себе журнал Петербургского охранного отделения, Камер-фурьерский журнал Царскосельского дворца, письма Премьер-министра Штюрмера 14 и министра внутренних дел Протопопова 15 , авантюриста князя Андроникова, дочерей Государя, Императрицы, Великой Княгини Елизаветы Федоровны 16 , самого Распутина и множество показаний разного рода лиц, начиная с занимавших высшие должности в государстве и кончая проститутками. Были ли эти первоисточники кем-либо разработаны — не знаю. Такого труда я в послереволюционной литературе не встречал.

Пользуясь тем, что в Зимним Дворце, где работала наша Чрезвычайная Следственная Комиссия, комнаты Руднева помещались рядом с моим служебным кабинетом, я, интересуясь занимавшим тогда всех распутинским вопросом, знакомился с систематизированными Рудневым материалами и часто присутствовал при допросах.

Того, что сохранилось от этих посещений в моей памяти и заметках, недостаточно, конечно, для обоснованных заключений, но то, что существующие в широкой публике по распутинскому вопросу воззрения не соответствуют действительности, — это я утверждаю с совершенной уверенностью.

Распутин появился в Петербурге лет за 6–7 до революции и приехал туда из Харьковской губернии, где в течение 3-х лет был на послушании у одного высшего духовного лица, известного всей России своей высокой нравственностью и безукоризненной чистотой жизни. Лицо это в то время отзывалось о Распутине как о человеке очень сильном, глубоко религиозном и способном на столь ценимые православной церковью аскетические подвиги. Не представляет никакого сомнения, что Григорий Распутин обладал исключительным даром подчинять людей своему влиянию, и этим, конечно, можно только объяснить ту популярность, которую он быстро приобрел в Петербурге и которая открыла ему доступ в известный и влиятельный религиозный салон графини Игнатьевой 17 , а затем в дом баронессы Пистолькорс 18 и другие круги Петербургского beau-mond’a (высшего света).