Роман фон Раупах - Лик умирающего (Facies Hippocratica). Воспоминания члена Чрезвычайной Следственной Комиссии 1917 года

8-го июля, получив приказание наступать, батальон безудержно ринулся на германские окопы, но во время наступления шедшие с ним солдаты 525-го полка внезапно повернули назад и, несмотря на отчаянные призывы женщин, оставили их в самую тяжелую минуту без поддержки. Батальон потерял в этом бою 30 убитыми, и 70 ранеными, 3 девушки пропали без вести. По отзывам начальствующих лиц поведение девушек в бою было выше всяких похвал, но солдаты, позорное предательство которых они смывали своей кровью, стали в такой степени издеваться над уцелевшими героинями, что вынудили М. Бочкареву добиться перевода батальона в другой корпус.

К сожалению, проникшие в печать сведения о деятельности женских батальонов очень скудны, да и то, что в ней можно по этому поводу отыскать, относится исключительно к батальону М. Бочкаревой, и что стало с другими женскими организациями совершенно неизвестно. Несомненно, впрочем, что участь их была горькая, по крайне мере генерал Лукомский в своих «Воспоминаниях» говорит, что вокруг помещений и бивуаков, занятых женскими воинскими частями, приходилось выставлять охрану, чтобы озверевшие солдаты не насиловали девушек.

В ночь на 7-е ноября/25 октября, когда к бежавшим с фронта «защитникам отечества» присоединился и сам Верховный Главнокомандующий, адвокат Керенский, а брошенное им правительство заперлось в Зимнем дворце, девушка-офицер привела туда ударную роту женского батальона, и слив ее с 200 юнкеров и казаков, выразила готовность защищать министров от требовавших их капитуляции большевиков. Ударниц разместили в нижнем этаже дворца, и потому им была поручена первая вылазка. Их немедленно обстреляли, но офицер вынула револьвер и скомандовав «шагом — марш», повела роту. Через короткое время арестованным во дворце министрам было доложено, что вылазка ударниц не удалась, и что почти все погибли.

Когда министр Пальчинский 70 сообщил юнкерам, что правительство приняло сдачу, и что юнкерам обеспечен свободный выход из дворца, один из защитников, прапорщик Синегуб 71 , в поисках выхода заблудился в лабиринте комнат. Какой-то кадровый (прежней службы) солдат Павловского полка предложил его вывести среди нахлынувших солдат и матросов, сновавших по комнатам и галереям и срезавших плюш с диванов, прапорщик Синегуб вышел на улицу. Треск пулеметов и щелканье винтовок заставил его остановиться.

«— Расстреливают, — сказал сопровождавший меня солдат.

— Кого? — спрашиваю я.

— Ударниц — и помолчав немного, добавил, — ну и бабы бедовые! Одна полроты выдержала. Ребята натешились. А вот что отказывается или больная которая, — ту сволочь сейчас к стенке».

Позже тот же доблестный прапорщик видел, как в солдатской уборной какой-то солдат под дикий гогот других на глазах у всех насиловал раздетую догола женщину.

Всякая художественная литература — это полная и правдивая картина современного писателю общества. Отмечая характерные черты современников, художник-писатель соединяет их в фокус и создает тот собирательный образ, который называется типом. И вот вся богатейшая русская литература, начиная с гениального Пушкина и кончая современным Зощенко, не дала ни одного единственного положительного мужского типа. Русский мужчина олицетворяется в ней Фамусовым, Молчалиным, Чичиковым, Собакевичем, Ноздревым, Кречинским и в лучшем случае — безвольным Обломовым. Прочитайте все, что написано великими и малыми мастерами русского слова о мужчинах, и вы найдете только пошлость, взяточничество, казнокрадство, беспринципность, угодничество, празднословие и лень.

Неудивительно ли, что те же самые русские писатели дали бесчисленное множество положительных женских типов. Пушкинская Татьяна, Тургеневская Лиза и Елена, Гончаровская Вера, Катерина Островского, жены декабристов и столько, столько других образов недосягаемой душевной красоты.

Встречаясь в роли следователя и обвинителя в военном суде с русскими революционерами, я, за немногими исключениями, всегда находил в них то высокое мужество, которое воодушевляет идейного человека и дает ему силу идти на смерть за святыню своего глубокого и искреннего убеждения.

Одна девушка революционерка, насколько вспоминаю, Зинаида Коноплянникова 72 пришла в охранное отделение (здание политической полиции) с одетым на себя динамитным поясом. Пришла, чтобы взорвать это учреждение со словами библейского Самсона: «Да погибнет душа моя вместе с филистимлянами» 73 . Далеко до Коноплянниковой тем, которые, убивая Распутина, о собственной безопасности заботились много больше, чем об исполнении «патриотического долга».

На протяжении всего долгого пути человечества, «человечеством» был, собственно говоря, только мужчина. Он был воином и полководцем, он строил государство, он творец всех религий, он созидатель всех художественных и всех без исключений культурных ценностей. Он дал миру науку, философию, мораль и музыку.

Но Россия по чьему-то меткому наблюдению есть страна неограниченных возможностей. В России мужчина проявлял присущее его полу творчество не полетом вверх, как у других народов, а стремлением вниз. И только русская женщина показала, что могут быть и в России возможности возвышающиеся к звездам.

Погибшим на войне бесчисленным русским девушкам за подвиги, вероятно единственные в истории человечества, никто не сказал даже спасибо. Не сказал и, конечно, никогда не скажет, ибо и имена их давно забыты, и могилы никому не известны. Пусть же мне будет позволено мысленно возложить на эти могилы тот венок, который сплел и которым украсил наш великий писатель русскую девушку, эту лучшую надежду русского будущего. Вот он:

Я вижу громадное здание.

В передней стене узкая дверь раскрыта настежь; за дверью — угрюмая мгла. Перед высоким порогом стоит девушка… Русская девушка.

Морозом дышит та неприглядная мгла; и вместе с леденящей струей выносится из глубины здания медлительный, глухой голос.

— О ты, что желаешь переступить этот порог, знаешь ли ты, что тебя ожидает?

— Знаю, — отвечает девушка.

— Холод, голод, ненависть, насмешка, презрение, обида, тюрьма, болезнь и самая смерть?

— Знаю.

— Отчуждение полное, одиночество?

— Знаю… Я готова. Я перенесу все страдания, все удары.

— Не только от врагов — но и от родных, от друзей?

— Да… и от них.

— Хорошо. Ты готова на жертву?

— Да.

— На безымянную жертву? Ты погибнешь — и никто… никто не будет даже знать, чью память почтить!..

— Мне не нужно ни благодарности, ни сожаления. Мне не нужно имени.

— Готова ли ты на преступление?