Роман фон Раупах - Лик умирающего (Facies Hippocratica). Воспоминания члена Чрезвычайной Следственной Комиссии 1917 года

Как раз в это время штаб представлял своих чинов к очередным наградам. Генерал Бринкен, потребовал уже подписанный им наградной список и, в присутствии адъютанта, вычеркнул в нем мою фамилию. Выразив, таким образом, свое неудовольствие моим вмешательством не в свое дело, он, две недели спустя, представил меня в особом порядке, и свою очередную награду я получил 30 , но порядки на Козюве остались неизменными. Косность и страх называть вещи своими именами исключали всякою возможность устранения даже самых вопиющих недугов, и вместо действенного лечения их создалась пагубная склонность к самооколпачиванию. Сидели в грязной луже собственной бездарности, легкомыслия, полной бессистемности и лени, а себя и других уверяли, что все это вовсе не лужа, а прекрасное Вольтеровское кресло, и в этом самоублажении дошли до ребяческого утверждения, что немцы победили нас не в честном бою, а тем, что выдумали удушливые газы, а потом придумали еще и большевиков, которым продали Россию.

Командовавший во время войны последовательно дивизией, Корпусом и VII армией генерал Селивачев 31 в своем дневнике 18 марта 1917 года записывает, что интендант полковник Каминский, возвращаясь из Петербурга на фронт, ехал среди матросов Гвардейского Экипажа 32 , которые рассказывали ему, что «на царской яхте „Штандарт“ они часто подглядывали в каюту Государыни Александры Федоровны, когда она была в объятиях то одного, то другого офицера, получавших за доставлявшееся ей удовольствие флигель-адъютантство или другие награды. Охотница до наслаждений Венеры она была большая». Приведя этот рассказ, генерал Селивачев уже от себя патетически восклицает: «И это в то время, когда всякий вход женщин на военный корабль воспрещен!»

В записи от 7-го марта он отмечает, что «одна из служивших в Царском Селе сестер милосердия слышала, будто бы из дворца был проведен кабель в Берлин, по которому Царица передавала Вильгельму буквально все наши военные тайны». «Стоит допустить, — замечает по этому поводу генерал Селивачев, — что это могло быть правдой, ведь какими жертвами платил народ за подобное предательство!!»

Не много ли страшнее подумать, какие жертвы должна была нести VII армия, руководимая начальником, способным верить подобным нелепостям.

Вероятно ни одна война не показала с такой убедительностью, что решающее значение в наше время имеет не столько армия, сколько экономика страны и ее культура. Военная наука учит, что напряжение военной мощи государства не может превосходить 10 % ее мужского населения. У нас за три года войны было мобилизовано более 12 миллионов человек, то есть почти 18 %.

Миллионы людей призывного возраста, бросив свои обычные занятия ушли на фронт. Другие миллионы, в качестве военнообязанных стали обслуживать обрабатывавшую промышленность, перестроившую свои станки для надобностей войны. Этих рабочих рук оказалось недостаточным, и на фабрики и заводы потянулись целые легионы стариков, женщин и детей. Выход массы людей из обычной колеи и оставление ими их налаженных хозяйств вызывали в стране полную экономическую разруху. Но даже эти тяжелые жертвы не давали возможности собственными средствами обеспечить армию вооружением и снаряжением. Это исключалось недостатком оборудования военных заводов, общим состоянием наших технических средств и отсутствием квалифицированных рабочих. Кроме того, у нас не было тяжелых орудий, а ружей и патронов к ним уже весной 1915-го года было не более одной трети необходимого количества. Отсталость страны, отсталость во всех отношениях, культурном, государственном, экономическом, уже с самого начала войны предрешала неизбежность поражения. Таков закон природы: все отсталое и слабое подлежит естественному отбору. Эту отсталость и полную неподготовленность сам министр Сазонов считал «неоспоримым фактом». «Мы знали, — пишет он, — что для приведения России в состояние боевой готовности надо было еще три или четыре года усиленной работы… От войны ни один здравомыслящий человек не мог ожидать для своей родины ничего кроме страшного бедствия, а может быть, и гибели».

Знали все это, конечно, не один Сазонов, но и все слушавшие 25-го июля 1914 года его речь. Но мистическая вера в мессианство России и другие не менее спорные и туманные ее задачи, побудили затеять кровавую и кошмарную драму, в результате которой не только не осуществили победоносного шествия славян на развалинах отжившего запада, но заплатили за свое необузданное фантазерство таким позором и унижением родины, исправление которых потребует тяжелых жертв целого ряда поколений.

Мировая война была кровавым экзаменом, к которому жизнь призвала народы почти всего мира. Это был экзамен не отдельных знаний, а общей зрелости, ибо на нем подверглись испытанию не только достижения цивилизации, острые зубы и сильные мышцы, — но и духовные силы нации — их культура. И этот экзамен показал, что государства жизнеспособны лишь до тех пор, пока они обладают не одними физическими, но и моральными силами для борьбы за свое существование.

В те времена, когда войны велись наемными войсками, народные массы в них не участвовали и даже не всегда о них знали. Но когда разного рода и вида ландскнехтов сменил «вооруженный народ», тогда стало неизбежным участие в борьбе и всего несражающегося населения. Война нашего времени требует жертв от всех граждан страны. Все они должны отдать свои силы, знания, время и материальные средства на нужды армии и правительства.

Про Европу у нас со смехом говорили, что она уснула и отжила, но кровавый экзамен показал, что в минуту национальной опасности у этих обветшалых народов сразу исчезли все племенные распри, стерлись все политические перегородки, и люди всех классов заговорили на одном языке.

Только общее единение спаяло Англию с ее колониями, только оно позволило бельгийцам и сербам пережить, не падая духом, разгром своей родины и гибель своих семей. Французы проявили тот же патриотический энтузиазм, который когда-то дал возможность Руже де Лиллю 33 создать свою великолепную Марсельезу и заставил прекрасную де Морикур продавать свое тело, чтобы затем отдать деньги народу. Их патриотическое воодушевление сразу выбросило из обихода национальной жизни всю политику, объединило все партии в одном министерстве народной обороны.

В свободолюбивой Англии грандиозный патриотический подъем выразился во введении всеобщей воинской повинности, до того совершенно англичанам не знакомой. Целые страницы английских газет того времени пестрят объявлениями о бесчисленных организациях, создававшихся по всей Англии и ее колониях, для удовлетворения разнообразных нужд армии. Не миллионы, а миллиарды, жертвовавшиеся там частными лицами, позволяли правительству не останавливаться ни перед какими тратами для обеспечения национального успеха. Участие населения в войне у народов Запада было общее.