Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Такая формулировка стратегических целей была обусловлена двойственным подходом к решению проблемы границ Британской Индии в политическом и географическом смыслах. С точки зрения политики, ее пространство ограничивалось территорией под прямым британским контролем, тогда как во втором случае оно простиралось бы на все соседние государства-клиенты англичан. Показательно, что в работе кембриджского исследователя Б. Хопкинса, посвященной генезису англо-сикхского союза, рассмотренного через призму русско-британского соперничества, автор рассуждает о дилемме, которая возникла перед Лондоном на северо–3ападной границе Индии: либо всемерно укреплять ее, исходя из перспективы неминуемого русского вторжения, и способствовать консолидации Афганистана, либо защищать территорию Раджа , лишив сикхов, традиционно враждовавших с афганскими правителями, пространства для экспансии, «в которой, как в фокусе, сходились их амбиции и возможности» [350].

По всей вероятности, к середине 1860-х гг. первая точка зрения возобладала среди ведущих британских аналитиков. А. Вамбери вспоминал о своих беседах с Пальмерстоном и Кларендоном после возвращения из многомесячных странствований по дорогам Ближнего и Среднего Востока. По его мнению, оба государственных деятеля довольно индифферентно отреагировали на атаки русских войск против Коканда. Они объяснили Вамбери, что «политика России в Центральной Азии ограничена теми же рамками, что и наша (британская. — Е.С .) политика в Индии; она (Россия. — Е.С .) вынуждена постепенно продвигаться с севера на юг, также как мы должны были наступать с юга на север. Она оказывает услуги цивилизации, и мы не будем сильно возражать, если она возьмет Бухару» [351].

Однако сторонники наступательного курса не спешили складывать оружия. Дело в том, что вместе с ликвидацией Ост-Индской компании и реорганизацией англо-индийской армии после подавления восстания сипаев определенное количество профессиональных военных, часть которых также принимала участие в Крымской и второй опиумной войнах, выдвинулось на командные позиции в Индии, воздействуя на правительство и общественное мнение как Калькутты, так и Лондона в пользу более жесткой политики по отношению к России [352].

Кроме того, значительные изменения претерпели спецслужбы. Как известно, первая структура с разведывательными функциями возникла на Британских островах еще в 1803 г. под названием Депо военных знаний. Вслед за ним в 1815 г. был создан Департамент топографии, чей небольшой штат занимался сбором сведений из иностранной печати и картографированием неисследованных территорий [353]. В 1820 г. Ост-Индская компания создала собственную секретную Политическую службу для мониторинга ситуации в Радже [354].

Спустя почти десять лет лорд Элленборо, президент Контрольного совета по делам Индии, внес свой вклад в формирование разведывательной сети в тех регионах, которые непосредственно граничили с владениями англичан на полуострове [355]. Но привлечение на британскую службу информаторов из числа местных жителей было инициировано генерал-губернатором по просьбе руководства Ост-Индской компании только в 1832 г. [356]Склоки и раздоры между союзниками по антирусской коалиции во время Крымской войны вместе с неспособностью секретных агентов представить информацию о готовящемся восстании сипаев привели в 1855 г. к реорганизации Департамента топографии в Департамент топографии и статистики Военного министерства, а также назначению атташе в столицы великих держав, включая Россию [357]. По образному сравнению английского историка К. Бэйли, «многое из британской системы организации шпионажа и контроля было уничтожено за несколько дней и требовало восстановления по кусочкам» [358]. Эта «перестройка» завершилась тем, что обновленный Департамент топографии и статистики оказался способен составить около 2 тыс. различных карт, схем и чертежей общим тиражом в 237159 экземпляров с 1857 по 1870 г. [359]

Одновременно получил реализацию проект Большого тригонометрического исследования (БТИ) Индостана, которым британские власти занимались на протяжении нескольких десятилетий, не в последнюю очередь благодаря самоотверженным усилиям таких энтузиастов как суперинтенданты англо-индийской армии полковник Уильям Лэмбтон и сэр Джордж Эверест. Достаточно сказать, что капитан (позднее полковник) Томас Монтгомери, первый помощник начальника БТИ, впервые реализовал «идею организации тренировок туземных топографов, которые могли переодетыми «просачиваться» через пограничные «поры» Гималаев» [360].

Упоминавшиеся выше пандиты ( pundits ), или на хинди — «люди, обладающие знанием санскрита», представляли собой выходцев из различных народностей, проживавших в предгорьях Гиндукуша и на территории Восточного Туркестана, которых англичане рекрутировали главным образом для топографической съемки горных склонов на севере Индии, особенно проходов и перевалов, находившихся под контролем цинских и русских пограничных постов. Неслучайно в 1861 г. именно Монтгомери пригласил восемь добровольцев для прохождения специального четырехгодичного курса обучения в штаб-квартире БТИ, расположенной в местечке Дехра-Дан на севере Индостана, причем только два из них были приняты на британскую службу. «К 1865 г., — пишет упоминавшийся Д. Стюарт в недавно вышедшем труде по этой теме, — Наин и Мани Сингхи стали высоко квалифицированными оперативными сотрудниками разведывательной службы Раджа и были готовы совершить свою первую трансгималайскую экспедицию», хотя американский исследователь Д. Уоллер называет лето 1863 г. в качестве начальной даты отправки пандитов в путешествие через Тибет, конечной точкой которого стал Яркенд — крупный торговый центр Восточного Туркестана [361].

Специалисты продолжают высказывать различные мнения о характере и результатах деятельности этих «туземных» участников Большой Игры, хотя большинство авторов высоко оценивают их вклад в изучение отдаленных регионов и картографирование «ничейных» территорий в ходе БТИ [362]. Например, Р. Джонсон делает акцент на сочетании географических исследований и разведывательной деятельности: «Их (пандитов. — Е.С .) достижения рассматривались до последнего времени исключительно в сфере географии, но мало сомнений в том, что истинная подоплека топографической работы имела много общего с добыванием разведывательной информации и гораздо менее была связана с расширением знаний для каких-то научных целей» [363].

В то же время секретные миссии, которые выполняли мусульмане, состоявшие не только на британской, но и на русской службе, известны историкам недостаточно. Поэтому любые документальные свидетельства вызывают повышенный интерес, как, скажем, записка генерал-майора М.И. Венюкова, известного русского путешественника и военного топографа, чьи исследования Азии можно сравнить с аналогичной работой, проведенной А. Вамбери для англичан. В частности, перечисляя наиболее значимые экспедиции, состоявшиеся по инициативе Главного штаба с 1856 по 1871 г., Венюков упомянул путешествия двух мусульман — некоего Абдул Меджида в 1860 г. и Мохамеда Абдул Хамида в 1863 г., причем первый из них исследовал маршрут от Пешавара до Коканда, тогда как второй произвел топографическую съемку дороги от Кашмира до Яркенда. Важно, что Мохамед Абдул Хамид методично фиксировал всех встреченных им англичан и агентов-индусов на британской службе, которых ему удавалось «расшифровать» во время поездки [364].