Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Эти и многие другие документальные источники подтверждают вывод о том, что правящие круги, эксперты в столицах и «игроки» на местах высказывали различные мнения относительно проведения наиболее эффективной азиатской политики в контексте Большой Игры, особенно с началом ускорения темпов продвижения России к берегам Окса, как продолжали называть Амударью европейцы.

Один из наиболее активных боевых командиров-туркестанцев генерал-майор Д.И. Романовский назвал период 1854–1867 гг. критически важной фазой реализации амбиций России в Центральной Азии [365]. Однако, с нашей точки зрения, принципиально значимым десятилетием в Большой Игре стал хронологический отрезок между 1864 и 1873 г., во время которого были покорены три ханства — Кокандское, Бухарское и Хивинское, а на большей части их территории создано Туркестанское генерал-губернаторство. При этом начало продвижения России к Амударье (Оксу) было положено наступлением на владения хана Коканда, а его завершающим аккордом явилась капитуляция хивинского правителя.

Вторжение русских отрядов в пределы Кокандского ханства обеспокоило скорее Калькутту, чем Лондон. Члены индийского правительства бомбардировали министра по делам Индии сэра Ч. Вуда шифровками об агрессивных планах Российской империи в Центральной Азии. Многие общественные деятели публиковали памфлеты о казаках, приближающихся к границам Раджа. Несмотря на провал попытки царских войск захватить Ташкент сходу, вице-король лорд Лоуренс и его министры с тревогой сообщали в Лондон 22 ноября 1864 г., что «эмиссары, прибывшие из Коканда, при встрече с ними в Лахоре обратили наше (английских властей. — Е.С .) внимание на движение вперед, которое российская держава совершает в Центральной Азии, и ту угрозу, которую она создает для Кокандского государства, неспособного самостоятельно справиться с силами, посягающими на его суверенитет и даже само существование. Посланцы настаивали на помощи, которая требуется их стране, и особенно просили отправить британских офицеров и солдат для организации Кокандом вооруженного отпора....» [366].

Хотя вице-король по инструкциям из Лондона воздержался от оказания широкомасштабного вооруженного содействия кокандцам, британские власти попросили эмиссаров «подобрать способных и энергичных молодых людей» для отправки в Индию с целью их обучения «в различных областях военной службы, для чего будут созданы все необходимые условия при получении согласия на это правительства Коканда» [367].

В свою очередь Форин офис устами министра иностранных дел лорда Расселла обратился к послу Ф.И. Бруннову с запросом о развитии ситуации вокруг ханства. Отвечая на него, представитель России озвучил позицию петербургского правительства относительно его решимости положить конец вторжениям отрядов «степных бандитов» с кокандской территории, равно как и необходимости обеспечить защиту торговых путей от нападений воинственных племен на торговые караваны и мирные поселения в приграничной зоне. К тому же Бруннов указал на то, что британская администрация сталкивается с аналогичными вызовами во многих азиатских странах, включая «пояс полунезависимых малых горных княжеств на северо–3ападе Индостана». Однако он воздержался от конкретизации пределов, которые русские намерены достичь в Центральной Азии [368].

Следует заметить, что еще в январе 1863 г. секретарь политического резидента Великобритании в Пенджабе Р. Дэвис составил обзор состояния торговли между европейским государствами, Китаем и странами Центральной Азии для своего шефа генерал-лейтенанта Р. Монтгомери. Примерно через два года военному агенту в Лондоне полковнику Н. Новицкому удалось получить этот документ, который он представил в виде приложения к своему еженедельному отчету в Главный штаб. Сравнивая русские и британские цели в сфере внешней торговли, Дэвис утверждал, что «товары и изделия из Европы должны и в значительной степени уже находят более широкий спрос на региональных рынках, когда они ввозятся из Индии, а не из России». Вывод, который он сделал в своем обзоре, гласил: «Мы уже убедились, что значительный объем торговли со странами Центральной Азии и повышенный спрос на товары из Европы и Индии существуют в реальности; мы также увидели, что, определяя Яркенд, Бухару и Герат в качестве врагов развития коммерции в Центральной Азии, мы практически более востребованы на рынках, чем Россия; нам следует поэтому не жалеть усилий для развития этой торговли и предпринять все от себя зависящее для устранения любых препятствий на ее пути» [369].

Отсюда становилась понятной озабоченность прежде всего англо-индийского правительства в связи с русским наступлением на Ташкент, самый крупный центр торговли, расположенный на Великом шелковом пути. В то же время, циркуляр Горчакова от 3 декабря 1864 г., речь о котором шла в предыдущей главе, открывал возможность осуществления цивилизаторской миссии в «полуварварских» средневековых ханствах в интересах других стран Европы. Ведь порядок и стабильность, которые царская администрация стремилась установить в регионе, объективно представляли для европейцев лучший выбор, чем хаос и правовой вакуум, не позволявшие сформировать там благоприятный инвестиционный климат [370].

Вот почему британские политики стояли перед дилеммой: с одной стороны, они не могли отрицать роль России как державы-цивилизатора в Азии, а с другой, — стремились всячески ограничить ее экспансию, опасаясь перехода обширных территорий и многочисленных народов под контроль своего главного геополитического соперника, способного, кроме того, интегрировать азиатские страны в систему международных политических и хозяйственных связей без участия Великобритании. Передовые статьи в Таймс служат ярким примером такого двойственного восприятия. Когда царские войска под командованием генерал-майора М.Г. Черняева безуспешно штурмовали Ташкент повторно в мае 1865 г., потеряв, по некоторым, оказавшимся завышенным данным, более 4 тыс. чел. убитыми и ранеными, корреспондент ведущей британской газеты, высказав сожаление в связи с этим печальным обстоятельством, счел все же уместным подчеркнуть: «Как бы ни было справедливым утверждение, что политика России традиционно агрессивна и что в Петербурге все еще размышляют над неопределенными проектами включения Востока в одну большую империю, на протяжении нескольких поколений такие проекты будут неизбежно представлять собой сумасбродную и невыполнимую мечту, а в условиях постоянно меняющейся политической компоненты власти, столь далеко идущие прогнозы не способны оказать влияние на действия разумных политиков…» [371]