Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Как уже отмечалось, для поднятия престижа Великобритании на Востоке, Виктория официально приняла титул императрицы Индии, преподнесенный ей Дизраэли 26 апреля 1876 г. Как следует из регулярного обмена письмами между королевой и ее первым министром, последний с нетерпением ожидал момента, когда он «отдаст приказ ее армиям сначала очистить от московитов Центральную Азию, а затем сбросить их в Каспий» [606]. В английской прессе появилась информация о том, что правительство уже приняло план военной кампании против России, который предусматривал отправку 60 тыс. англо-индийских войск в Малую Азию через Афганистан в соответствие с секретным соглашением, будто бы подписанным англичанами с эмиром [607]. Неслучайно поэтому 10 ноября 1876 г. Милютин проинформировал генерал-губернатора Восточной Сибири Б.В. Фредерикса, что поскольку петербургский Кабинет ожидает разрыва дипломатических отношений с Англией в ближайшем будущем, необходимо подготовить регламент оборонительных мероприятий на случай войны [608].

Стоит отметить, однако, что помимо сторонников «наступательной политики» более осторожные политики стремились дать взвешенную оценку ситуации. Так, лорд Солсбери высказал мнение, что «Россия, столкнувшаяся с угрозой революции, балансирующая на грани банкротства, не имеющая сколько-нибудь стоящих военных командиров и обязанная справится даже при обороне своих границ с экономическими трудностями, огромными расстояниями и редким населением, — такая Россия беспомощна для нанесения дальнего удара» [609].

Дискутируя с министром по делам Индии, вице-король Литтон указывал на прогресс соперника Британии в регионе, который он объяснял хорошо организованной русской разведкой: «Сейчас в Центральной Азии успехи российской дипломатии полностью зависят от того, что ее дипломатические агенты неофициально везде считаются первопроходцами и авангардом ее армий, причем и дипломатия, и армии неуклонно продвигаются вперед...» [610]

Неудивительно, что многие современники обращали внимание на бум в организации различных разведывательных миссий, как официальных, так и тайных, которые Лондон и Петербург отправляли на Средний Восток в интересующий нас период [611]. Согласно многочисленным запискам и донесениям военных экспертов в Политический и секретный департамент министерства по делам Индии, британцы и русские тщательно готовились к таким поездкам, делая все от себя зависящее, чтобы выявить агентов противника в приграничных районах [612]. Любопытно, что автору этих строк попался документ, в котором Милютин запретил капитану Фредерику Барнэби проехать в Индию через Российский Туркестан в 1875–1876 гг. В качестве мотивов запрета военный министр привел небезопасность коммуникаций по маршруту следования, а также регулярные отказы индийского правительства в ответ на запросы о разрешении для русских офицеров посещать Радж [613]. Детально обосновывая свою позицию по этому вопросу в письме Кауфману, Милютин констатировал: «Помимо того, что английское правительство, со своей стороны, своим обращением с нашими путешественниками по северо–3ападной границе Индии вовсе не дало нам повода быть особенно предупредительными к так называемым английским туристам в Средней Азии, нельзя не обратить внимание на слишком частые в последнее время посещения великобританскими офицерами нашей границы на р. Атреке (между Персией и землями туркмен в Закаспийской области. — Е.С .) и на сношения их с соседними нам текинцами» [614].

Источники свидетельствуют, что период 1870-х — 1880-х гг. может быть назван эпохальным в истории специальных служб Российской и Британской империй. Военные реформы Милютина и Кардуэлла привели к появлению таких структур, как, например, Военно-Ученые комитеты Главного штаба и Главного Морского штаба России, или Разведывательного отдела и Иностранного разведывательного комитета Соединенного Королевства [615]. Помимо них, с целью изучения угрозы со стороны русских на дальних рубежах империи англичане создали Комитет обороны колоний ( Colonial Defence Committee ), который начал свою деятельность зимой 1878–1879 гг. [616]И хотя первоначально он функционировал довольно нерегулярно, премьер-министр Солсбери потребовал реорганизовать этот орган, воспользовавшись кризисом вокруг туркменских земель [617]. Так, Комитет обороны колоний получил возможность для того, чтобы впоследствии трансформироваться в Комитет имперской обороны ( Committee of Imperial Defence ), который с 1903 г. вносил заметный вклад в планирование ключевых направлений внешней политики Великобритании [618]. Кстати сказать, одновременно с описанным процессом проходила реорганизация Департамента разведки, подчинявшегося англо-индийскому правительству [619].

Возвращаясь к анализу афганского направления Большой Игры, отметим, что после своего прибытия в Калькутту, вице-король лорд Литтон предложил меры, направленные не только на дальнейшее укрепление обороны собственно Индостана, но также и на превращение Афганистана по сути в протекторат Великобритании по образцу Бухары и Хивы. Как пишет Р. Джонсон, «едва заняв свой пост (в 1876 г. — Е.С .), Литтон составил проект нового соглашения с ханом Келата и определил Кветту как передовую базу, из которой следовало ударить по Кандагару. Он также полностью поддержал идею Солсбери о незамедлительном направлении в Кабул британского политического резидента [620]. Вице-король решил назначить на эту должность одного из высших чиновников своего правительства Луиса Пелли, полномочия которого как главы специальной дипломатической миссии к эмиру Афганистана допускали заключение с ним нового соглашения. Задачи Пелли также состояли в выяснении степени устойчивости политического режима Шер Али-хана и информировании его о вступлении Литтона в должность. Однако эмир отказался принять британскую делегацию. Англоафганские переговоры, вызванные продвижением русских в Закаспийской области, возобновились только в январе-марте 1877 г. на конференции в Пешаваре. Но все попытки Литтона получить у эмира разрешение разместить своих политических агентов в нескольких пограничных пунктах на севере Афганистана для мониторинга ситуации в сопредельных странах, и, прежде всего, России, Персии и Китая, оказались тщетными. На бумаге провозглашалось подчинение воинственных горных племен, занимавших стратегические проходы в хребтах между оазисами Центральной Азии и джунглями Северной Индии, представителям британских колониальных властей, хотя на практике это было далеко не так [621].

Дипломатический тупик на Пешаварской конференции возник не в последнюю очередь в связи с неожиданной смертью полномочного посланника афганского эмира в конце марта 1877 г. К тому же британская дипломатия оказалась в своеобразной политической ловушке из–3а противоречивых тенденций, которые наблюдались в развитии ситуации на Среднем Востоке. С одной стороны, приближение России к северным границам Персии и Афганистана, вызвавшее оживленную полемику в европейской прессе, означало усиление напряженности в северо–3ападном пограничном пространстве Раджа. Но, с другой, — «форвардисты» в Лондоне и Калькутте продолжали лелеять мысль об объединении таких буферных государств, как Афганистан и малых ханств Гиндукуша и Гималаев в единую мусульманскую лигу на антироссийской основе, хотя этот сценарий, как неоднократно указывали «инактивисты», грозил подорвать позиции самой Великобритании на Среднем Востоке [622]. Вот почему и лондонскому Кабинету, и англо-индийскому правительству при Литтоне требовались весомые аргументы, чтобы прибегнуть к решительному давлению на Кабул вместо долгих уговоров эмира, которые практиковали прежние вице-короли. Такими аргументами, с точки зрения адептов наступательного курса, как раз и явились победы русского оружия в войне против турок на Балканах и в Закавказье вкупе с военными приготовлениями царских властей в Туркестане.