Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Интересно, что агентам Рональда Томпсона, британского посланника в Тегеране, удалось перехватить копию стенограммы выступления Милютина на совещании у царя. Судя по комментариям к докладу, сделанным английским дипломатом, аргументация военного министра произвела на него весьма сильное впечатление: «Его общая идея сводится к необходимости ограничить алчность и ненасытность «Деспота морей»; в нем сказано, что английская казна обогащается на 20 млн. фунтов в год от налогов, собираемых в Индии; что общая прибыль Великобритании от Индии составляет 6,5 млн. фунтов в день; что, если англичан выгонят из Индии, смута уничтожит правительство и сведет к нулю политическое влияние, которым Англия пользуется в отношениях с другими нациями; далее, не предполагается, что Россия должна захватить Индию сама, но англичане должны быть лишены ее, а страна возвращена прежним владельцам, поскольку население Индии восстанет, когда услышит, что русские войска маршируют в направлении их страны, чтобы вернуть им свободу. Еще одним фактором успешной реализации этого плана станет соглашение с афганцами, которые с нетерпением ожидают шанса, предоставленного им союзником (Россией. — Е.С .) с его приближением, чтобы отомстить Англии за прошлое. Движение русских войск на Индию заставит англичан направить значительную часть ее военной силы на защиту ее территории, и таким образом ее мощь в Европе будет ослаблена» [634].

Интересно, что Милютин предусмотрел осуществление контактов наступающей русской армии с влиятельными индийскими принцами, знатью и старейшинами с помощью секретных курьеров, нанятых и подготовленных русскими в Афганистане, а также при содействии армянских священников, проживавших на территории Северо–3ападной Индии [635].

Одним из важных вопросов, от решения которого зависел успех похода, была персидская проблема, обсуждению которой был посвящен не один десяток записок, рапортов и обзоров. Несмотря на состояние упадка, в котором пребывала древняя держава, многие эксперты рассматривали ее как важное в стратегическом плане государство Среднего Востока. Например, британский подполковник А. Кори, опубликовавший специальный труд об «угрозе с Востока» полагал, что эта страна занимает фланкирующую позицию, которая позволяет с ее территории нанести удар по Русскому Туркестану и Кавказу [636]. По мнению известного американского востоковеда Ю. Шуйлера, «единственная опасность для Индии с территории России пролегала через Персию» [637]. Л. Иессен, чиновник российского МИД, также пришел к выводу о роли Персии в качестве континентального моста между Средиземным морем и Южной Азией [638].

Вместе с тем другие русские военные обозреватели указывали на тот факт, что заключение оборонительного альянса с Тегераном приведет только к расширению операционного театра и усилит подозрения афганского правителя Шер Али-хана относительно русских намерений к удовольствию англичан. Вот почему, с их точки зрения, более уместным являлось достижение не союза, а благожелательного нейтралитета Персии [639]. В то же время правительство шаха, как и многие азиатские государства, которым удалось сохранить независимость во второй половине XIX в., стремилось лавировать между великими державами, продолжая беспринципный дипломатический торг с Петербургом и Лондоном. Так, во время беседы Солсбери с персидским посланником Малькольм-ханом последний открыто заявил: «Политика, проводимая Россией, направлена на аннексию Мерва, шаг который Персия могла бы предотвратить при содействии Англии; наиболее очевидный способ предоставления такого содействия является отдача Герата в ее руки, хотя есть и другие, а именно, поставка современного оружия. В общем, наступил решающий момент, когда определяется вектор политики Персии: в сторону России или по направлению к Англии» [640].

Тем временем директива Милютина Кауфману от 25 апреля 1878 г. требовала форсировать подготовку к походу. Необходимо было срочно увеличить контингент царских войск в Туркестане до 12 тыс. чел. в начальный период проведения операции с последующим призывом еще 8 тыс. запасных, которые должны были прибыть на театр военных действий к июлю 1878 г. Главными силами был назначен командовать генерал-майор В.Н. Троцкий. Его частям ставилась задача проследовать через Бухару и Самарканд на Кабул и Хайберский перевал. Вспомогательная колонна полковника А.А. Гротенхельма получила приказ продвигаться с запада из крепости Петро-Александровск на Чарджуй. Третьей группировке войск под командованием генерал-майора А.К. Абрамова предписывалось выступить из Самарканда через Алайские горы на Читрал и далее в Кашмирскую долину. Общую координацию движением всех колонн царских войск было приказано осуществлять генерал-губернатору Кауфману. Кроме того, ему вменялось в обязанность направить полномочное посольство в Кабул к эмиру Шер Али [641].

В соответствие с откорректированной схемой, части, привлекаемые для участия в походе, насчитывали 12 тыс. пехотинцев и 4 тыс. 292 казака, имевших на вооружении 50 артиллерийских орудий и 12 ракетных батарей. Пунктом сбора основной группировки сил был определен Джам, небольшой населенный пункт в 45 км к югу от Самарканда. Однако даже к 17 июля 1878 г. численность войск, собравшихся в Джаме, не превысила 9 тыс. 600 пехотинцев и 3 тыс. 560 кавалеристов. Все они очень страдали от песчаных бурь и адской жары. Судя по итоговому рапорту, только одна колонна достигла сборного пункта, тогда как две другие так и остались в местах постоянной дислокации [642]. По прошествии двух недель, 1 августа 1878 г., расположившиеся в Джаме батальоны получили приказ возвратиться к своим прежним гарнизонам. Современные историки довольно единодушно объясняют отказ от похода подписанием русско-турецкого мира на международном конгрессе в Берлине, однако эта версия справедлива лишь отчасти.

Источники свидетельствуют, что неудача попытки похода на Индию была связана не только с европейским вектором российской политики, но и с изменением ситуации в Афганистане. О том, что запланированный марш мог стать отнюдь не простой демонстрацией силы, говорит настоящая «военная лихорадка» в Ташкенте весной — летом 1878 г., когда командиры и солдаты высказывали общий энтузиазм относительно будущей кампании, не зная наперед, против кого она будет вестись: афганцев, туркмен, китайцев или англичан [643]. Как уже было показано, вся операция тщательно планировалась и обсуждалась в высших инстанциях военного руководства России. Ее проведение осуществлялось в запланированные сроки, но было остановлено на начальном этапе. Достаточно сказать, что 7 июня 1878 г. приказом Кауфмана был сформирован полевой штаб похода. Кроме того, о серьезности намерений царского правительства свидетельствует высочайшее распоряжение приравнять передвижение и сосредоточение войск в Джаме к другим военным кампаниям в Туркестане [644].