Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Параллельно с дипломатической активностью Доржиева, другой видный участник Большой Игры, в прошлом один из ближайших соратников и друзей покойного Пржевальского, неутомимый исследователь «затерянных миров» Восточной Азии П.К. Козлов возглавил экспедицию с целью достичь столицы Тибета. Зимой 1899–1900 гг. он в сопровождении трех младших офицеров и четырнадцати казаков прошел по маршруту от российско-монгольской границы до пределов Страны снегов. Сотрудники Разведывательного отдела при военном ведомстве Индии, внимательно наблюдавшие за всеми русскими экспедициями, которые направлялись в Центральную и Восточную Азию, сообщали руководству: «Не удовлетворившись планами захвата порта в Персидском заливе, Россия намерена опередить нас в Тибете. Цель поручика Козлова — Лхаса, по специальному распоряжению императора (Николая II. — Е.С .)» [967].

Хотя попытка исследователя добраться до пункта назначения закончилась неудачей из–3а отказа тибетских властей в Чамдо, небольшом городке, лежащем примерно в 480 км северо-восточнее Лхасы, разрешить дальнейшее продвижение экспедиции к цели, ему удалось собрать важные сведения о политической ситуации, географических особенностях и этно-конфессиональных противоречиях в этой части Тибета, населенной племенами тангутов [968]. Согласно информации, представленной Козловым в итоговом отчете, Тибетское нагорье можно было разделить на три относительно самостоятельных региона: Центральный, Восточный и Северный. Если первый из них управлялся самим Далай-ламой, то два других контролировались непосредственно цинскими властями. С точки зрения Козлова, население Тибета разочаровалось в маньчжурской династии после сокрушительного поражения Китая от Японии в 1895 г. Окончательно пекинское правительство уронило свой авторитет среди тибетцев в результате разгрома великими державами восстания ихэтуаней ( боксеров ) и вступления их экспедиционных сил в столицу Поднебесной империи. Однако Тибет не обладал достаточным военным потенциалом, чтобы сбросить иго Цинов, и поэтому искал могущественного покровителя, который оказал бы содействие в получении независимости. Великий Белый Царь занимал первое место в списке возможных протекторов Тибета, потому что он не запрещал своим подданным — бурятам и калмыкам — исповедовать буддизм на территории Российской империи [969].

Данные, собранные Козловым, получившим в награду следующее воинское звание после возвращения на Родину, составили основу нескольких аналитических записок офицеров Генерального штаба, которые на протяжении 1901–1903 гг. выступали за оказание тайной военной помощи Тибету с целью отделения его от Цинской империи и установления над ним протектората России [970].

Не приходится удивляться поэтому, что британский истеблишмент отнюдь не горел желанием увидеть казаков, патрулирующих улицы Лхасы, как обещал Доржиев Далай-ламе и его окружению в 1902 г. Представляется вполне вероятным, что большинство английских политиков, прежде всего лорд Керзон, были убеждены в том, что пока Цинская империя сохраняет свою территориальную целостность, особенно в приграничных регионах с Россией, последняя не представляет прямой угрозы для северо-восточных рубежей Британской Индии. Но если господство маньчжурской династии пошатнется, как это произошло во время тайпинского восстания или войны против Японии, а уж тем более если ему придет конец, то Тибет неизбежно окажется в руках России, что усилит англо-русскую конфронтацию в Азии [971]. Помимо этого, многие политики, включая Керзона, подозревали царя в стремлении использовать традиционную ксенофобию китайцев в отношении представителей европейских держав к выгоде русских [972].

11 июня 1901 г. Керзон направил Гамильтону меморандум о замыслах России в Тибете. По мнению вице-короля, Британия не обладала достаточными силами и средствами, чтобы воспрепятствовать переходу Монголии или Синьцзяна под контроль России, однако Кабинет был обязан не допустить установления российского протектората над Тибетом, что представляло бы «явную угрозу» и «источник опасений» для Индийской империи. «Если русские достигнут границ Непала, — утверждал автор меморандума, — эта страна превратится во второй Афганистан вместо того, чтобы служить буфером между нами и Россией» [973]. Осуждая позицию сторонников политики «искусного сдерживания» в Азии, Керзон с возмущением писал в министерство по делам Индии: «Молчаливое согласие с целями России в Тегеране или Мешхеде не спасет Сеистан. Молчаливое согласие в Сеистане не отвратит ее взор от залива. Молчаливое согласие в заливе не предотвратит интриг и осложнений в Белуджистане. Молчаливое согласие в Герате и Афганском Туркестане не спасут Кашгарию. Молчаливое согласие в Кашгарии не отведет глаз России от Тибета. Каждый новый кусок только разжигает ее аппетит для господства во всей Азии. Если Россия призвана удовлетворить эти амбиции, то еще больше прав имеет Британия; она просто вынуждена защищать то, что она завоевала, и давать отпор посягательствам, являющимся всего лишь частью более обширного плана» [974].

Вице-король ратовал за обновление концепции активной обороны Индии с учетом тибетского направления, которое приобрело актуальность в конце 1890-х гг. «Тибет, я полагаю, в реальности более склонен искать защиты у нас, чем у России, — писал Керзон в частном послании Гамильтону, — и я лелею тайную надежду, что связь, которую я пытаюсь установить с Далай-ламой может открыть хоть какие-то отношения между нами» [975]. Как справедливо заметил один современный индийский историк, «Керзон не только передвигал фигуры в Большой Игре на традиционных площадках Персии и Афганистана, но также впервые вовлек Тибет в ее (Игры. — Е.С .) сферу» [976].

Однако все попытки вице-короля Индии вступить в переписку с Далай-ламой, сначала через амбаня, а затем путем отправки курьеров непосредственно к правителю Страны снегов на протяжении 1899–1901 гг. окончились неудачей. Примечательно, что еще в марте 1899 г. Керзон уведомил Гамильтона о препятствиях на пути установления прямых сношений между Калькуттой и Лхасой: «Похоже, что мы (индийское правительство. — Е.С .) двигаемся по замкнутому кругу. Если мы обращаемся в Тибет, мы либо не получаем ответа, либо нас переадресовывают к китайскому представителю. Когда же мы апеллируем к последнему, он объясняет свою пассивность невозможностью оказывать какое-либо давление на Тибет» [977].

«Почти что королевские почести», которых А. Доржиев, этот представитель, используя выражение Керзона, «хунты тибетских священнослужителей», был удостоен в Петербурге, произвели на вице-короля сильное впечатление. Тем более, что информация, которую он получал о визитах Доржиева в Россию, далеко не всегда отражала истинное положение дел. Тревога Керзона и британских правящих кругов относительно видов России на Тибет значительно возросла после того, как царские дипломаты предъявили пекинскому правительству ультимативное требование подписать отдельную русско-цинскую конвенцию по Тибету в обмен на вывод царских войск из Маньчжурии, оккупированную ими в ходе подавления движения ихэтуаней . К этому добавилась информация, полученная в январе-феврале 1902 г. британским политическим резидентом в Катманду от премьер-министра Непала, о предложении, сделанном ему Далай-ламой оказать совместное вооруженное сопротивление англичанам в случае попытки силой «открыть» Страну снегов. Еще больше насторожили Калькутту и Лондон сведения о контактах между губернатором китайской провинции Сычуань и правителями Бутана и Ладакха с целью формирования антибританской коалиции с участием Тибета при поддержке и поощрении со стороны России. Согласно будто бы разработанному плану, предполагалось заманить англо-индийские экспедиционные силы в высокогорные ущелья Гималаев, где туземные воины, обученные русскими инструкторами, должны были уничтожить агрессоров с помощью горных лавин, инициированных направленными взрывами, подготовленными царскими военными инженерами [978].