Джонатан Шепард - Начало Руси. 750–1200

Все эти концепции едва ли могли что-нибудь значить для русов. Конечно, описывать русов в наших терминах столь же правомочно, как и воссоздавать их через их собственные термины, если при этом не упускать из виду ограниченные возможности каждого из подходов и разницу между ними. Хотя мы не отвергаем специальную терминологию, но в основном мы предпочитали не втискивать русов в какую-то жесткую концептуальную модель, взятую извне. Однако почти все сообщения о рассматриваемом периоде, как будто, сходятся на одном пункте, независимо от того, как он формулируется: почти все говорят о том, что в XI в. (плюс-минус один-три десятка лет) существовало некоторого рода единство (или единство родственников), которое в течение XII столетия распалось на относительное множество. Эта стандартная картина время от времени перекрашивалась в разные цвета, но лежащая в основе схема сохранялась неизменной. В самом деле, если составляешь линейное повествование о политической истории, не подходит никакая другая схема. И все же в некоторых важных аспектах это общее представление обманчиво и требует пересмотра.

Прежде всего, тяготение династии к единству, сотрудничеству, централизации, конечно, было в XI в. ничуть не сильнее, чем в XII и XIII вв. Просто в то время в семье было меньше членов, которые «сидели» в весьма немногочисленных городах и существовали за счет гораздо менее густой сети торговых путей, а их понятия о законности власти династии разделяло меньшее число населения. Это был золотой век единства лишь благодаря его сравнительной простоте. Но и тут представление о линейном развитии носит более надуманный характер, чем хотелось бы идеологам киевоцентризма. Напомним, например, о попытке Святослава переселиться на Дунай в 969–971 гг., об активности Чернигова при князе Мстиславе в 1020–1030-х гг. или о политике Полоцка на протяжении всего XI столетия. То новое, что появлялось в течение XII в., заключалось не в сути, а в масштабах.

Далее, процессы, которые сближали земли русов, не менее важны, чем те процессы, которые приводили к их разъединению. В течение XII в. политическая история усложняется до полной невразумительности, но объединение не обязательно должно быть процессом прямолинейным. Интеграция — а вовсе не дезинтеграция — происходила на нескольких уровнях: посредством развития экономических зон областного значения, соединенных сложными торговыми связями; через способы, которыми князья использовали в своих интересах развивающуюся экономику и все дальше и прочнее укреплялись на землях, бывших ранее их владениями только на словах и в мечтах, — где они прежде не получали дани, не строили церквей, не собирали войск; благодаря просачиванию господствующей культуры — а она была по существу единой культурой — от элиты немногих крупных городов вширь по всем землям и вглубь общества — вниз по социальной лестнице.

Самые первые известные нам местные авторы, пытаясь найти свое место в мире и определить свою сущность, выработали синтетическую модель самосознания, основанную на родственных узах, языке и вере (это были родственные узы, соединявшие русов, язык славян и вера «греков»); на законной и единой династии, пусть и с многими ответвлениями, на едином языке культуры, пусть и с вариантами, на нравственном авторитете и ритуале, исходящих из единого источника. При помощи этого специфического синтеза элита русов отличала своих от чужаков, «нас» от «них», понимала, кем они были и кем не были. Эти программные построения вовсе не были унесены мимолетными ветрами политики, они укоренялись и распространялись, становясь основой самосознания. Новые политические устремления областных центров не заменили, а включили в себя общую для всех идею единства династии, языка и веры. Благодаря этому в конце XII в. значительная часть жителей Руси подошла ближе к сознанию своего единства, чем когда-либо раньше. Пользуясь нашим словарем, мы можем сказать, что «государства» не существовало, но, возможно, были начатки нации.

Задача настоящей библиографии заключается в том, чтобы дать основные ориентиры для дальнейшего, более углубленного изучения проблем, рассмотренных в книге. Эта библиография никоим образом не может считаться исчерпывающим перечнем литературы вопроса, но она не является и выстроенным в порядке алфавита материалом, извлеченным из подстрочных примечаний. Из работ, цитированных в примечаниях, опущены те, которые посвящены узкоспециальным вопросам, большая часть тех, в которых идет речь об истории других стран и народов (в примечаниях они использовались для указания исторических параллелей). С другой стороны, мы включили в библиографию целый ряд работ, которые могут пригодиться читателю, но которые не отразились в подстрочных примечаниях. Выбирая литературу для библиографии, мы, прежде всего, обращали внимание на следующие труды: 1) те, которые содержат основные первоисточники; 2) книги и статьи, в которых разбираются не отдельные тонкости, а наиболее глобальные проблемы; 3) новейшие работы (если они учитывают самые главные из предшествующих трудов); 4) работы на западноевропейских языках (хотя, в конечном счете, в библиографии, естественно, превалирует литература на русском языке). Последний из принципов отбора, которыми руководствовались авторы, делает их библиографию особенно интересной для русскоязычного читателя, для которого западноевропейская историография все еще остается во многом недоступной. При подготовке перевода книги С. Франклина и Дж. Шепарда решено было не обновлять их библиографию: в противном случае возникло бы несоответствие между библиографией и текстом книги, в котором, естественным образом, не принимаются в расчет исследования, напечатанные после 1996 г.

Абрамович Д. I. Киево-Печерьский патерик: (Вступ. Текст. Примітки). Киев, 1930. (Пам'ятки мови та письменства давньоі Украіни; Т. 4).

Алексеев Л. В . «Оковский лес» Повести Временных лет // Культура средневековой Руси: [Сб. ст.]: Посвящ. 70-летию М. К. Каргера / Отв. ред. А. Н. Кирпичников, П. А. Раппопорт. Л., 1974. С. 5–11.

Алексеев Л. В . Смоленская земля в IX–ХIII вв.: Очерки истории Смоленщины и Воет. Белоруссии. М., 1980.

Арциховский А. В., Тихомиров М. Н . Новгородские грамоты на бересте: (Из раскопок 1951 г.). М., 1953.

Арциховский А. В . Новгородские грамоты на бересте: (Из раскопок 1952 г.). М., 1954.

Арциховский А. В., Борковский В. И . Новгородские грамоты на бересте: (Из раскопок 1953–1954 гг.). М., 1958.

Арциховский А В., Борковский В. И . Новгородские грамоты на бересте: (Из раскопок 1955 г.). М., 1958.

Арциховский А В., Борковский В. И . Новгородские грамоты на бересте: (Из раскопок 1956–1957 гг.). М., 1963.