Коллектив авторов - Вера и личность в меняющемся обществе [litres]

Немало крестьян, разочарованных в том, что давала православная церковь, искали спасения у старообрядцев, которые видели в себе хранителей православной традиции. Другие крестьяне присоединялись к нецерковным группам, которые презрительно именовались православной церковью «сектами», – среди прочих это были баптисты, штундисты и духоборы. Столь же опасными считались «православные еретики» – как строго соблюдавшие ограничения постники , иоанниты или беседчики , считавшие сами себя частью православной церкви. На свободном рынке религиозных смыслов и интерпретаций их вожди провозглашали «истинную» общину [761]. Они рассматривали каждого индивида в качестве важного члена своего сообщества и обещали больше активного участия, больше нравственности, больше неформального благочестия [762].

Помимо этого, благодаря более либеральному законодательству плата за выбор неофициальной церкви в соответствующей конфессии становилась не такой высокой: православный, который примкнул к старообрядцам, после смерти императора Николая I не рисковал больше ни своей жизнью, ни благосостоянием. Законодательная власть не исключала теперь из повестки дня призывы к свободе совести и веротерпимости [763], которые православная церковь осуждала. Последовательную отмену запретов и ограничений, которым десятилетиями подвергались неправославные религиозные сообщества – прежде всего старообрядцы, – увенчал указ о свободе вероисповедания 1905 года. Он поставил православную церковь перед «реальностью открытого веротерпимого общества» [764].

Однако православные иерархи и духовенство воспринимали новую веротерпимость по отношению к «раскольникам» и «сектантам» как предательство их первенствующей роли, которая воспринималась как санкционированная свыше. Они приняли вызов и приложили немало усилий, чтобы предотвратить отпадение от «истинной» веры. Вехой в борьбе с иноверцами и отпадшими можно считать основание в середине XIX века Православного миссионерского общества (1865), которое уже вскоре после того насчитывало 20 000 членов [765]. Профессиональные и хорошо оплачиваемые миссионеры с тех пор действовали на пограничных с православием территориях, чтобы убедить иноверцев в богоугодности своей веры. С 1837 года миссионерам не разрешалось награждать за принятие православной веры материально, а вскоре принуждение и уговоры тоже стали считаться недопустимыми средствами. Выпущенные в 1860 году «Правила» обращения требовали, чтобы новообращенный принимал православное исповедание по свободному волеизъявлению и из духовных побуждений [766].

Начиная с 1850‐х годов возникло также множество православных журналов. Их возрастающая роль была частью «революции печати и чтения», которая охватила православную церковь, – как реакция и на социально-экономические перемены в стране, и на растущий уровень грамотности масс [767]. Публицисты рассматривали свои печатные органы как ответ на все возраставшую критику православной церкви. Целью издателей было ослабить терпимость крестьян по отношению к «еретикам» и растолковать отличия между «истинной» и «еретической» верой [768]. Их голос в духовном поле был тем более весóм, что до 1905 года «раскольникам» и «сектантам» легально публиковаться не разрешалось.

В этой оборонительной борьбе православная публицистика все чаще раскрывала свой смысловой посыл через нарративы реальных и фиктивных биографий. Такие журналы, как выходившие в церковных округах Епархиальные ведомости или журналы для паломников – «Троицкие листки», «Братское слово», – описывали присутствие или лишение благодати Божией через жизнеописания святых, мирян, юродивых и язычников. Православная публицистика шла здесь в фарватере исторических и «толстых журналов», которые в борьбе против социального и правового неравенства также использовали био– и автобиографии [769]. Жизнеописания от третьего лица будили интерес к автобиографическим текстам. Они соотносились с процессами в беллетристике, живописи и науке, где крестьяне не представлялись теперь как пассивные объекты, но выступали активными действующими лицами.

Автобиографика крестьян, которые пережили (повторное) обращение к православной церкви, попадала в круг интересов издателей церковных журналов. Некоторые крестьяне использовали эту возможность: для церковных журналов они описывали свою жизнь как путь «блудных сыновей», которые, совращенные и ослепленные, покинули православную церковь, их отчий дом, и которым отец после всех заблуждений протянул руку для возвращения. Биографии же, которые не касались (ре)конверсии в православие, напротив, появлялись лишь изредка. Духовное преображение, таким образом, открывало крестьянам доступ к публикациям в церковных журналах.

В этой статье мы сконцентрируемся на автобиографиях Василия Кожевникова и Степана Чуракова, которые появились в журнале «Братское слово» в 1875 и 1884 годах. Обе автобиографии типичны для всей крестьянской автобиографики, публиковавшейся в «Братском слове». В отличие от епархиальных ведомостей, в которых были представлены также жизнеописания скопцов или молокан, «Братское слово» предлагало своим читателям исключительно автобиографии бывших старообрядцев [770]. Жизнеописания обнаруживают два главных пункта, на основе которых православная церковь старалась лишить старообрядчество твердой почвы под ногами: Кожевников олицетворяет богословские противоречия в старообрядческой вере, тогда как жизнь Чуракова призвана продемонстрировать раздоры среди старообрядцев. Автобиографии обнаруживают много общего, хотя первая написана о старообрядцах-поповцах, а вторая – о беспоповцах. Оба автора представлены в предисловии или введении как крестьяне, оба раза издатели подчеркивают в автобиографиях статус непосредственного свидетеля. Издававшийся с 1875 года журнал «Братское слово» был органом основанного в 1872 году Николаем Субботиным Братства святого Петра Митрополита Московского; учредитель преподавал в Московской духовной академии [771]. Он был тесным соратником и доверенным лицом Константина Победоносцева, который с 1880 года занимал пост обер-прокурора Святейшего синода и, как и Субботин, выступал против правовых послаблений старообрядцам [772].

«Братское слово» должно было служить для лучшего понимания раскола и одновременно для борьбы с ним. Субботин видел в журнале средство для создания истории раскола, а через историзацию старообрядчества – для того чтобы сделать сам раскол историей. Достичь этого не удалось. Напротив, в 1899 году издание журнала было окончательно прекращено. Его продажа никогда не превышала шестьсот-семьсот экземпляров в год [773]. Хотя «Братское слово» выступило с намерением преодолеть дистанцию между верующими и духовенством, живой интерес к нему не проявили ни одни, ни другие. О причинах этого можно лишь догадываться. Стоит предположить, что читательскую аудиторию отнимали у «Братского слова» более воинственные по духу конкуренты, такие как «Друг истины».