Коллектив авторов - Вера и личность в меняющемся обществе [litres]

The article is devoted to two autobiographical texts belonging to the leader of the secret monastic communities of the Moscow Vysoko-Petrovsky Monastery (1923–1959) Archbishop Varfolomey (Remov; 1888–1935). The first text is a classic, albeit unfinished autobiography. The second text is the address when naming a bishop, preserved in a note given to a spiritual daughter, which is a unique genre symbiosis. This is simultaneously a letter with instruction, and a sermon, and an accusatory, polemical text, saturated with autobiographical elements and elements of self-reflection. One of the main elements of self-reflection here is the updated sacred history. The author is in the internal dialogue with its participants – from the biblical prophets and apostles to the leaders of Russian church history of the XIX century. In addition, he perceives the events of contemporary church life through the prism of early Christian texts. They give answers to questions that concern his contemporaries. Comparison of modernity with biblical history is a traditional method of Christian writing. But in the synodal era, it was perceived as an etiquette rhetorical figure. Now the historical situation gave this form a new breath. Soviet persecution again actualized the traditional and seemingly lost their vitality literary techniques of Christian writing.

Главный герой статьи – Емельян Ярославский. Читатель, скорее всего, задастся вопросом, почему статья о такой фигуре попадает в сборник, в котором идет речь о конструировании Я в религиозной автобиографике и об изменениях форм выражения религиозности в модерную эпоху. Какая задача может быть при этом выполнена и какую пользу это может принести?

Для такого проекта едва ли найдется менее подходящая кандидатура, чем Емельян Ярославский, родившийся в 1878 году под именем Ицко-Мейер (Миней) Израилевич Губельман в Чите в семье ссыльных еврейских родителей и похороненный со всеми почестями в 1943 году у Кремлевской стены. Ярославский был большевиком первого призыва, симпатизировавшим популистской стороне российского революционного движения. В 1920–1930‐х годах благодаря руководящим постам во внутрипартийных контрольных органах он мог оказывать давление на своих соратников и участвовать в создании сценария репрессий против них. При этом Ярославский настолько однозначно встал на сторону Сталина, что члены внутрипартийной оппозиции стали изображать его «сталинским цепным псом». Перу Ярославского принадлежат многочисленные пропагандистские работы и труды по истории партии, а также несколько биографий Сталина. Под эгидой последнего он стал одним из соавторов главного идеологического труда эпохи сталинизма – «краткого курса» истории ВКП(б).

Еще менее подходящим предметом для сборника «Автобиографика и православие» делает Ярославского то, что целью его жизни в качестве вдохновителя движения безбожников в СССР стала борьба с религией. Он был председателем Союза воинствующих безбожников СССР и – прежде всего в 1920‐х годах – написал множество антирелигиозных памфлетов и трудов, а также переиздававшуюся массовыми тиражами вплоть до 1970‐х годов «Библию для верующих и неверующих» [907].

Уже во время своего тюремного заключения Ярославский набросал «Этику будущего» [908](труд, который так и не был опубликован) и считался в партии главным авторитетом по вопросам коммунистической этики и морали. Отличавшая его даже среди большевиков антирелигиозность коренится в биографии Ярославского, которая повлияла на восприятие им православия как центрального элемента самодержавной политики подавления, эксплуатации и социальной изоляции. В юные годы Ярославский так же категорически отверг еврейскую религиозную культуру, которую для него олицетворял его отец. Не зная русского языка, тот посвятил свою жизнь исключительно изучению религиозных текстов, никак не заботясь о поддержании собственной большой семьи. Субъективное восприятие Ярославским православной и иудейской религий характеризовалось двойным отвержением, теоретической основой для которого стало общение с русскими оппозиционными кругами ссыльных и интенсивное изучение западной философии и российской радикальной литературы [909]. Ярославский считал себя бескомпромиссным материалистом. Он исходил из того, что религия есть продукт определенной эпохи, который отомрет по мере исторического развития на пути к социализму и постепенного антирелигиозного воспитания.

Поскольку Ярославский не считал себя религиозным человеком, следующая проблема состоит в возможностях использования понятия религии как такового в качестве категории для анализа большевизма. За последнее столетие такого рода анализ производился не раз, как из научных, так и из полемических соображений. На этих попытках я остановлюсь ниже. Полагаю, что «духовная автобиографика» Ярославского может быть полезной для настоящего сборника, если лейтмотивом сделать его подзаголовок – «Вера и личность в меняющемся обществе» – и поместить автобиографические и биографические практики современников в социальный контекст, из которого эти люди вышли.

Здесь важно прежде всего отделить понятие веры от религиозных коннотаций и рассматривать его в нейтральном значении – как убежденность человека в истинности собственных представлений и убеждений. Разбор случая Ярославского может стать полезным дополнением к остальным статьям этого сборника, поскольку на его примере можно показать, как меняется конструирование себя индивидом при изменении социальных условий. Этот случай прекрасно подходит для исследования вопроса, как формируется Я в условиях массового общества конца XIX – начала XX века, какое значение имели в этом «модерном» социальном контексте биографические и автобиографические тексты и какую роль они выполняли. Кроме того, по моему мнению, Ярославского и его товарищей связывало с их религиозными современниками то, что вслед за Максом Вебером я обозначила бы как открытие харизмы [910]. Этот тезис я далее проиллюстрирую, приведя наряду с Ярославским пример о. Иоанна Кронштадтского. В том, что касается Ярославского, я опираюсь на мои собственные исследования, а материалы об Иоанне Кронштадтском взяты из биографической работы Надежды Киценко [911].

Ярославский представляет собой интересный случай не только потому, что он оставил достаточно большой корпус автобиографических в самом точном значении этого слова текстов: обширную (с 1916 по 1938 год) переписку со своей женой Клавдией Кирсановой, занимавшей высокие посты в большевистской среде, а также записи дневникового характера в календаре, сохранившиеся за 1934–1937 годы [912]. Но Ярославский был и в числе главных организаторов большевистской коммеморации – форматов, институтов и контекстов, биографических и автобиографических практик, в рамках которых большевики и представители других революционных партий могли рассказать о себе и о пережитом ими. Он являлся соучредителем и многолетним председателем Общества старых большевиков, а также Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев и в целом своего рода серым кардиналом большевистской партийной историографии. В качестве члена президиума и секретаря партийной коллегии Центральной контрольной комиссии (ЦКК), которая выступала как высший партийный суд, Ярославский организовывал и координировал регулярные «чистки» партии, выступая верховным обвинителем и судьей [913]. В этой связи биографические и автобиографические практики и контроль над ними также играют важную роль, поскольку членов партии вынуждали обосновывать свои воображаемые промахи посредством автобиографий, то есть вписывать их в историю своей жизни.