Саймон Рабинович - Права нации: Автономизм в еврейском национальном движении в позднеимперской и революционной России

Идея «общественности» не была идеологией, она не оформилась в политическое движение; скорее, предполагалось существование общих, зачастую недекларируемых, целей, объединяющих людей разного происхождения; многие из них трактовали созидание нового российского общества как задачу скорее социальную, нежели политическую [258]. Вместе с тем стремление «общественников» просветить и модернизировать самодержавную Россию свидетельствует, что им никогда не была чужда политическая повестка [259]. Еврейский «третий элемент» был столь же идеологически разнородным, как и русский, однако есть немало оснований утверждать, что еврейская «общественность» в массе своей была более политизированной; борьба за автономизм сопровождалась постоянными спорами о том, кто, какие личности или партии вправе законно представлять российское еврейство. Вместе с тем в эпоху всеобщих разделений автономистские идеи парадоксальным образом становятся общей основой для всех еврейских партий.

Границы между разными группами российского еврейства были достаточно подвижны, и отдельные личности, а порой и группы, свободно меняли не только идеологические позиции, но и партийную принадлежность. Тем не менее явные различия между социалистической и либеральной концепциями еврейской автономии никоим образом нельзя сбрасывать со счетов. Для многих социалистов признание автономистских требований было частью общей социалистической борьбы за равноправие и проистекало из практической необходимости создания еврейского социалистического движения. Социалисты стремились подчинить национальные задачи классовой борьбе и ограничивали притязания на самостоятельность языковой и культурной сферой. Вместе с тем в их рядах было немало тех, кто признавал социополитическую модель еврейской автономии. При всех различиях как социалистический, так и либеральный автономизм свидетельствовали об усилиях народа найти свое место в меняющейся многонациональной империи.

Еврейский либеральный автономизм вырос из попыток создать еврейский аналог более общего российского движения, стремившегося обустроить независимую от государства общественную жизнь. В свою очередь, еврейский социалистический автономизм вырос из стремления основать собственное пролетарское движение, которое не сливалось бы с российскими социалистическими партиями. На еврейский социализм в его российской версии, несомненно, влияли идеи русских и западноевропейских, прежде всего австро-венгерских, социалистов, считавших разрешение национальных конфликтов в полиэтнических государствах необходимым шагом к объединению пролетариата. Однако ключевое понятие внетерриториальной автономии разные еврейские политические мыслители и движения трактовали по-разному.

Еврейские автономисты усвоили логику «общественников» и вслед за ними перешли от частного требования автономии — местной, сословной или профессиональной — к борьбе за общее благо, не только за общинную или культурную, но за всестороннюю политическую независимость. Опираясь на идеи русских «общественников», они создавали свои теории национального внетерриториального суверенитета. Можно сказать, что усвоение русской социалистической мысли, равно как и стремление создать новую модель еврейской общины, давало российскому еврейству надежду на осуществление его национальных чаяний в меняющейся России и, как мы увидим далее, позволило евреям не участвовать в национальном противостоянии их этнических соседей.

Стремление создать независимую от государства сферу общественной жизни было напрямую связано с требованием еврейских национальных прав и становлением еврейского национализма. Неслучайно один из основателей группы «Возрождение» и Социалистической еврейской рабочей партии, Мойше Зильберфарб, «самым существенным и кардинальным вопросом национального права» называл «вопрос о разграничении сфер компетенции государства и нации» [260]. Он был прав: действительно, главнейший вопрос, от которого впрямую зависело разрешение всех прочих конфликтов и противоречий, состоял в том, как разделить сферы государственного и национального и обеспечить права нации внутри государства. В бундовской, более узкой трактовке социалистического автономизма национальная самостоятельность ограничивалась школой, языком и культурой. С точки зрения сеймистов и для либеральных националистов, последователей Дубнова, только выборное национальное представительство, наделенное правом облагать общину налогом, способно обеспечить нации ее фундаментальное право на защиту от посягательств государства. «Каждая нация, — писал Зильберфарб, — должна быть ограждена от вторжения чужой воли в ее внутреннюю жизнь, и в основном государственном законе рядом с droits de l’homme [правами человека] должны найти свое признание и droits de la nation [права нации]» [261].

Еврейские интеллигенты хотели использовать местное самоуправление для защиты евреев от грозящей им ассимиляции (как они ее понимали), верили, что оно поможет интеллигенции сблизиться с народом (опять-таки в их понимании) и, как ни странно (учитывая разрыв между интеллигенцией и народом), позволит добиться подлинного освобождения народных масс. Дубнов искал историческое обоснование, формы, прецеденты и примеры еврейской автономии, но вместе с тем — и об этом важно помнить — он и его последователи хотели создать качественно новый тип общины. Традиционное религиозное и олигархическое самоуправление должно было смениться секулярным, демократическим, напоминающим крестьянский «мир». Помимо права на собственный язык и школу, российское еврейство добивалось автономии основных благотворительных организаций, а некоторые предлагали даже создать национальное собрание, подобное тем, каких требовали для себя другие этнические группы в империи. Это был радикальный ответ на угрозу национального обезличивания. В том, что у еврейской интеллигенции, даже той, что полностью ассимилировалась, начало формироваться национальное самосознание, не было ничего нового. Безусловно, по языку, традициям, нормам поведения, вероисповеданию российские евреи объективно отличались от поляков или русских. Новизна же состояла в осознании того, что для подлинной интеграции российское еврейство как сообщество должно в какой-то степени юридически обособиться.

В отличие от интеллигенции «еврейские массы» были, как и прежде, озабочены главным образом индивидуальными правами и достижением гражданского равноправия. Автономисты понимали, что индивидуальное равенство интересует их соплеменников гораздо больше, чем национальные и коллективные права. Именно поэтому свою главную задачу — создание новой еврейской общины — они описывали как неотложное дело в борьбе с ассимиляцией. Равноправие, рассуждали они, евреи рано или поздно получат. Своей целью они считали преобразование жизни российского еврейства посредством создания новой секулярной и демократической еврейской общины, которая должна будет укрепить национальное чувство и предотвратить утрату идентичности — бедствие, которым, по мнению автономистов, обернулась эмансипация евреев в Западной Европе. В самом конце XIX — начале XX века складываются и приобретают популярность все основные либеральные и социалистические теории автономизма, но первые (пусть недолговечные) попытки перейти от автономистских теорий к практике приходятся именно на время революции 1905–1907 годов. В этот период автономистские идеи (в частности, разнообразные требования юридического признания национальных прав) играют решающую роль в зарождении организованной еврейской политической жизни в Российской империи.