Саймон Рабинович - Права нации: Автономизм в еврейском национальном движении в позднеимперской и революционной России

Между филантропическими целями штадлоним — еврейских лоббистов в России и других странах — и политическими целями еврейской общественности всегда был определенный разрыв. Для штадлоним целью благотворительности и еврейской самопомощи была интеграция в российское общество что и модернизация. Хотя вектора интеграции придерживались отчасти и некоторые общинные активисты, духом идей Дубнова о еврейской автономии, национальных правах и самоуправлении активизм был проникнут еще в 1905–1914 годах, а война создала возможность, чтобы не сказать необходимость, произвести в еврейском обществе кардинальные перемены. В частности, в условиях войны получила поддержку идея Дубнова о том, что евреи достигнут подлинной эмансипации лишь с законным признанием их национальных прав и институтов. Несмотря на огромные противоречия между политическими целями различных партий — либералов, социалистов, сионистов (либеральных и социалистов) и автономистов — и даже несмотря на разногласия по поводу языка еврейского образования, старая элита понимала, что ее идея еврейской интеграции угасает [740]. В военные годы власти по-прежнему полагали, что отношения с евреями должны строиться лишь через посредство отдельных благонадежных подданных, и это мнение лишь крепло. Еврейская финансовая элита также была востребована только благодаря своим связям с богатейшими евреями других стран. Однако во время войны старая элита растеряла остатки способности формулировать, определять и озвучивать требования еврейства. Александр Гинцбург с горечью писал Феликсу Варбургу, что усилия активистов по установлению контроля над ЕКОПО, гонения и бедствия военных лет привели к возрождению «сепаратизма», способствовавшего достижению «национальных целей» идишистов и сионистов [741]. Помимо глубокой ненависти к «идишистам», Гинцбург подчеркивал полное неприятие политизации еврейской общинной жизни и еврейства в целом. Гинцбург объяснял Варбургу, что его семья и партнеры усердно избегали всех видов политики и считали себя прежде всего российскими гражданами. Он заявлял, что ни у кого нет права нарушать спокойствие евреев, становясь в ряды какой бы то ни было политической партии [742]. В основе критического отношения Гинцбурга к политизации еврейства лежало его убеждение в том, что права личности приоритетны по отношению к коллективным правам. О своих оппонентах-радикалах Гинцбург писал: «Они готовят поколение идишистов-атеистов, а не иудейско-российских граждан, которые, как они ожидают, завоюют новые права в нашей самодержавной России» [743].

В помощи пострадавшим от войны у ЕКОПО были и успехи, и неудачи. Одеть и расселить сотни тысяч беженцев было трудной, а то и невыполнимой задачей. Несмотря на выезды врачебно-питательных отрядов ОЗЕ, в ходе которых десятки врачей, медицинских сестер и хозяйственников оказывали помощь тысячам нуждающихся, санитарные и медицинские условия жизни еврейских беженцев оставались ужасающими [744]. В еврейских газетах и журналах ежедневно печатали сообщения о голодающих, замерзающих и больных беженцах, нуждающихся в пище и жилье. И все же с учетом этих обстоятельств реакция ЕКОПО на военные действия была быстрой и масштабной [745]. По крайней мере, ЕКОПО предвидел огромные перемены в месте жительства и роде занятий для множества российских евреев. По состоянию на ноябрь 1915 года из приблизительно 160 000 беженцев примерно 65 000 были расселены во внутренних губерниях; на сентябрь 1916 года на территориях, подконтрольных российской власти, были расселены более 200 000 беженцев из примерно 1900 населенных пунктов, а на ноябрь 1916 года 237 000 беженцев получали помощь от ЕКОПО [746]. Более того, ЕКОПО и его филиалы вели тщательный учет сведений о трудоустройстве беженцев и выселенцев с самого начала кризиса. Сбор личных данных — профессия, пол, грамотность, иждивенцы — позволял социальным работникам на местах искать переселенцам работу в надежде обеспечить их постоянным местом жительства. В течение всего 1915 года ОРТ и ЕКОПО сумели трудоустроить примерно 40 % желающих более чем в тридцати городах. Во многих городах эта доля приблизилась к 60 %, а в Москве достигла 90 % [747]. Из этих данных видны сильные изменения в географическом распределении евреев к концу войны: переселение евреев из северо-западных, балтийских и польских губерний в крупнейшие города Северо-западного края, Гомель и Минск, в южные губернии, Центральную Россию, Поволжье, на Урал, в Сибирь, в среднеазиатские и дальневосточные губернии [748]. Худшие лишения выпали на долю еврейского образованного класса. Лишенные дома еврейские портные и сапожники, купцы и разнорабочие в большинстве своем успешно устраивались на новом месте, а вот конторским и торговым служащим и образованным представителям свободных профессий крайне редко удавалось найти работу (во всяком случае, поначалу) [749].

Главной целью ЕКОПО, по мнению его создателей, было сделать так, чтобы евреи стали сами нести за себя ответственность. Приоритетной задачей, определенной на Виленском совещании в январе 1915 года, было обеспечить основу для самопомощи и самодеятельности — обе эти концепции были предметом интенсивного обсуждения в предыдущие десять лет [750]. ЕКОПО все сильнее вовлекался в организацию местного самоуправления в общинах, принимая на себя ряд его обязанностей, содействовал созданию «самоуправляемых общин». Стоит вспомнить, с каким единодушием на Ковенском совещании была принята пока еще смутная идея будущего еврейского самоуправления — «юридического лица» с правом принудительного налогообложения и обязанностью заниматься духовно-культурными делами и материальным благосостоянием всех евреев по рождению. Реорганизация общин становилась все насущнее с притоком беженцев, переживших крушение собственных общин и многократно увеличивавших еврейское население внутренних областей. На этом фоне находились люди, которые видели возможность воплотить в жизнь идеи самоуправления, обсуждавшиеся на Ковенском совещании, а также на страницах «Еврейского мира» и других довоенных изданий. Один из активистов очень точно выразил эту мысль: «Несмотря на тяжкие условия военного времени, на губительный общественный развал, еврейская демократия создала ряд учреждений, способных оздоровить болезненную атмосферу наших дней, способных оказать не только материальную, но и моральную поддержку массам» [751].

Несмотря на потери в войне, погромы и катастрофическое положение беженцев, петербургские еврейские интеллигенты после десятилетия споров и обсуждений того, какой должна быть автономия, остро осознали, что война и постепенный распад империи создают возможность для переустройства еврейского общества. Война стала стимулом для самопомощи, самодеятельности и самоуправления. Никто не знал, чем закончатся военные действия, зато вновь возникла угроза падения царской власти, и евреи, как и прежде, размышляли, какими должны быть принципы эмансипации и каковы должны быть требования евреев к курсу развития государства, если это случится. Выходя за рамки этого исследования, следует отметить, что австрийские евреи в Вене — столице другой империи — тоже столкнулись с кризисом беженцев, и там проблемы организации помощи беженцам тоже стали фактором политизации общинной деятельности. Австрийские евреи тоже пользовались помощью «Джойнта», а вопрос автономии и национальных прав евреев расширившейся после поражения России восточной части Австро-Венгрии оказался в центре их политической жизни [752]. Пока ЕКОПО трудился над созданием основ автономии для евреев на территории России, евреи на территориях, оккупированных Германией и Австрией, пользовались относительной свободой и сумели достичь большей автономии, чем когда-либо под властью России, — особенно в сфере образования [753].