Коллектив авторов История - Маргиналы в советском социуме. 1930-е — середина 1950-х годов

Отдельного внимания заслуживает литературное творчество депортированных, что одновременно является протестом против своей судьбы и попыткой примириться с ней, осознав произошедшее.

Поэтому самыми распространенными темами являются описание высылки, ужасных условий жизни, тоска по оставшимся друзьям и родственникам и надежда на возвращение в родные места. Отрывки художественных произведений, в основном поэтических, обнаруживаются в прекращенных АСД. Причем одно из таких дел, хранящихся в ОСД УАДАК (Ф. Р-2), целиком посвящено деятельности нелегального литературного кружка, издававшего рукописный журнал «Тоска о Родине» [948].

Кружок объединял молодых спецпереселенцев из Литвы, проживавших на 2-м участке Южаковского мехлесопункта Троицкого р-на Алтайского края. Основными действующими лицами, а позже и основными обвиняемыми являлись А. А. Микутавичус (1924 г. р.), А. В. Розманас (1928 г. р.), А. П. Вайсюнас (1928 г. р.). Первое собрание литовской молодежи состоялось в начале апреля 1944 г. Решение издавать журнал исходило от А. А. Микутавичуса, позднее избранного редактором. Цель данного литературного объединения определялась следующим образом: «Литовская молодежь, сосланная на многие годы безвинно в далекую Сибирь, не имеет никакой возможности в достаточной степени читать книги и газеты, а потому, чтобы за время ссылки не одичать, мы должны организовать литературный кружок и издавать журнал, в котором необходимо писать рассказы и стихотворения об условиях жизни литовского населения… в Сибири» [949]. За все время существования кружка вышло шесть номеров рукописного журнала. В июле 1946 г. его деятельность была прекращена Троицким РО МГБ как «антисоветская», наиболее активные участники арестованы. А. А. Микутавичус, А. В. Розманас и А. П. Вайсюнас были приговорены к десяти годам заключения в Озерном лагере МВД СССР в Тайшете, поражению в правах на три года и конфискации личного имущества [950]. 13 декабря 1989 г. Президиум Верховного Суда РСФСР отменил приговор и прекратил дело за отсутствием состава преступления [951].

Необходимо отметить, что в условиях спецпоселения наиболее характерными были индивидуальные и семейные поведенческие стратегии, направленные на улучшение своего положения самостоятельно или совместно с другими людьми. Это предполагает принятие местных обычаев, новых отношений и «правил игры». Нередкими были случаи, когда спецпереселенцы выполняли и перевыполняли производственные планы на новых местах жительства, высказывали лояльные настроения по отношению к СССР и его политике, участвовали в различных мероприятиях (сбор теплых вещей для Красной армии). Так, до начала Великой Отечественной войны докладные записки, посвященные настроениям спецпереселенцев, фиксировали улучшение трудовой дисциплины, появление «стахановцев» и ударников, уменьшение числа побегов и увеличение количества «добровольно вернувшихся» и т. п. Представители районных администраций — авторы этих записок — объясняли это тем, что «причиной устойчивого морального состояния спецпереселенцев является их хозяйственная устроенность».

С 1941 г., еще до начала войны, стали отмечаться прогерманские настроения, о которых было сказано выше. На данный конкретный момент они чаще всего были связаны с вывозом хлеба: «…везут все ценности из СССР в Германию, в т. ч. хлеб, а наш народ душат голодом и хотят, чтобы им защищал кто-то СССР». В период войны количество «отрицательных явлений», реальных или вымышленных, резко возросло. В тех же документах подчеркивается «заметное оживление антисоветского элемента среди трудпоселенцев». Тем не менее многие спецпереселенцы по-прежнему выполняли и перевыполняли плановые производственные задания, не проявляя враждебности к местным властям и государственной политике в целом. «Новые» «контингенты», по оценкам спецорганов, работали несколько хуже «старых», в основном «бывших кулаков», но в целом «удовлетворительно». Исключение составляли бывшие представители городского квалифицированного населения («юристы, финработники, фотографы, режиссеры» и пр.), требовавшие работы по специальности и переселения в города и районные центры [952].

Для первых лет пребывания спецпереселенцев в ссылке характерен процесс их скоротечной маргинализации. В значительной степени этому процессу способствовала жилищная неустроенность. Спецпереселенцы первоначально расселялись в домах местных жителей «в порядке уплотнения» либо в пустующих зданиях и помещениях, не приспособленных для жилья. Особенно это касается первых этнических «контингентов» в Западной Сибири — спецпереселенцев из западных областей Украины и Белоруссии, а также ссыльнопоселенцев из Литвы, Латвии, Эстонии и т. д. Жилую площадь, занимаемую в домах «правового» населения, им приходилось оплачивать самим деньгами и вещами либо трудом по хозяйству «сдающих квартиру». Если средства заканчивались, ссыльный мог просто оказаться на улице. Со временем ссыльнопоселенцев перевели из школ, клубов и контор в более пригодные для жилья, по мнению органов НКВД, бараки, но последние не всегда подходили для жизни людей в зимнее время: в некоторых не было дверей, стояли одинарные рамы и т. д. [953]

Выше отмечалось, что спецпереселенцам приходилось приспосабливаться и к иному питанию. Особенно сложно — и это отмечается в ряде источников — данный процесс проходил у калмыцкого «контингента», большую часть рациона которого традиционно составляли мясные и молочные продукты. Тяжело приходилось и представителям других этнических групп, попавших в Западную Сибирь в начале войны. Например, основными продуктами рациона ссыльных в первые годы войны были хлеб (работающим в среднем 500 г, иждивенцам — 300 г, причем норма иногда уменьшалась), картофель, отходы от рыбопереработки и т. п. И воспоминания спецпереселенцев, и нормативные документы неоднократно отмечают случаи употребления в пищу павших животных. В условиях депортации этические представления людей претерпевали определенные изменения. Так, кража (соседского или колхозного скота, досок, продуктов и т. п.) становилась обычным делом, иногда необходимым для выживания семьи и, в сущности, перестала быть общественно-порицаемым поступком.

В первой части данной главы, опираясь в основном на воспоминания репрессированных и отчетные документы из мест их расселения, нами выявлены типичные поведенческие стратегии, характерные для этнических групп депортированных в Сибирь в период Второй мировой войны. Используя их, сконструируем модели, по которым могла протекать адаптация спецпереселенцев. Обобщение составляющих такого сложного явления, как адаптация к условиям спецпоселения, выявление всех факторов, которые могли увеличить или, напротив, уменьшить шансы на выживание, очень сложная проблема. Свою роль здесь играет большое количество факторов, причем в различных условиях эти факторы проявляются по-разному. Пожилой возраст был менее опасным для выживания фактором в городах, нежели в условиях рудников, таежных поселков или строительства железной дороги. Возраст депортированных являлся важным фактором адаптации, который, в свою очередь, определял необходимый запас психических и физических сил. Самый высокий уровень смертности наблюдался у детей, однако именно они легче, чем представители других возрастных групп, приспосабливались к новым условиям. Труднее всего адаптировались пожилые люди, жившие представлениями прошлой жизни и не понимавшие новой реальности. Самые минимальные возможности выжить были у беспомощных стариков, людей старше 60 лет и у маленьких детей в возрасте младше четырех лет, т. е. у «иждивенцев», не способных работать и вынужденных жить за счет других.