Коллектив авторов История - Маргиналы в советском социуме. 1930-е — середина 1950-х годов

Но просто хорошо работать не всегда достаточно для выживания, когда существуют завышенные нормы и запутанные правила расчета. В этом случае спецпереселенцы должны были снискать расположение начальства, в т. ч. путем «дарения подарков» из привезенных с собой вещей. Депортированные могли улучшить свое положение, получив рабочие места, дававшие какую-нибудь дополнительную выгоду. Так, из коровника можно было прихватить бидон молока, из зернохранилища — часть зерна для личных нужд и т. п. Нередко спецпереселенцы умело создавали видимость работы или так использовали весь спектр предписаний и норм, чтобы, например, при оплате труда учитывались самые разнообразные промежуточные работы. Вот как это описывается в воспоминаниях Замойского: «Направили меня возить лес… У сибиряков я научился прекрасному способу погрузки… Спустя неделю, однако, оказалось, что заработал я очень мало, значительно меньше, чем местные возницы, хотя они делали лишь на одну ездку больше в течение дня, чем я… Бородач Ершов раскрыл мне тайну такой разницы.

Ты парень, — говорит, — как считаешь?

Обыкновенно! Записываю, сколько поездок сделал, сколько километров, сколько „кубиков“ привез! Что же еще можно добавить?

Ну и дурак! Так ты не заработаешь и на махорку. Надо считать иначе. В лесу каждая работа имеет свою цену. Едешь порожняком — одна ставка. Сам загружаешься — на это тоже своя ставка, едешь с лесом — записываешь себе кубокилометры, разгружаешься на площади — и за это должны платить, складываешь бревна в штабеля — тоже своя цена у работы. Везешь по бездорожью прямо через тайгу — насчитываешь процент за осложнения. А теперь возьми и переделай расчеты, как я тебе сказал, увидишь, что получится.

Я поспрашивал также у Васьки Карпова. Васька рассмеялся, когда услышал, с чем я к нему пришел.

Делай, как тебе дедушка советует. Иначе, брат, пропадешь. Здесь в лесу нужно не только руками, но и головой работать, чтобы заработать себе на паек» [956].

Обязательное для выживания умение приспосабливаться к работе требовало «принятия к сведению» необходимости жить в новых условиях, радикального изменения старых привычек и приобретения новых, связанных с реалиями сибирской ссылки, овладение языком, которым пользовалось окружение, в особенности местного жаргона, а также правил, которые выдвигала новая среда. Для того чтобы работа в условиях спецпоселения стала серьезным фактором выживания, нужно было освоиться с самой работой, уметь объясняться на русском языке, узнать, каким образом можно получить дополнительные преимущества, как обойти некоторые правила и многое другое. То же касается и других аспектов жизни и деятельности спецпереселенцев.

Применительно к этническим группам спецпереселенцев вполне допустимо употребление понятия «адаптационный синдром».

Большинство спецпереселенцев, прибывших в Западную Сибирь в 1940–1941 гг., адаптировалось к климатическим условиям уже к лету 1942 г. Это подтверждается сокращением процента смертности от простудных заболеваний, уменьшением случаев невыхода на работу из-за отсутствия зимней одежды. Но части из них, например ссыльнопоселенцам, переселенным из Алтайского края в Якутскую АССР, пришлось пережить этот стресс снова. На демографическую адаптацию этнических групп ушло в среднем 6–7 лет (в некоторых случаях чуть больше). За это время смертность, как правило, уравновешивалась рождаемостью. Однако еще в 1945 г. превышение смертности над рождаемостью оставалось весьма серьезным: с 1 января по 1 апреля 1945 г. спецпоселенцев и ссыльнопоселенцев умерло в 9,2 раза больше, чем родилось [957].

Социальная адаптация, понимаемая здесь узко, как адаптация к «правилам игры» с местным населением и властями, в среднем занимала от полугода до двух лет. Она зависела от многих составляющих: целей и ценностных ориентаций индивида, окружения, в которое он попадал, принятия своей социальной роли, адекватности восприятия себя и своих социальных связей и пр. Адаптация к условиям жизни и работы намного менее болезненно проходила у бывшего сельского населения, для которого характерна в целом несколько более пассивная позиция. Некоторое исключение здесь составляли польские «осадники» — крестьяне, привыкшие к работе на собственной земле; их проблемы были не физического, а психологического плана. Колхозному немецкому населению было несколько проще, они имели дело с хозяйственными структурами, подобными тем, в которых долгое время жили и работали.

Собственно культурная адаптация имела место в области принятия языка и некоторых местных обычаев. Сложно сказать, к какому приблизительно моменту она завершается и где граница между адаптацией и утратой своей культуры. Следует согласиться с А. А. Шадтом в том, что депортации по этническому признаку оказали глубочайшее воздействие на этническое самосознание переселяемых народов и по сути своей были элементами советской национальной политики, направленной на «конструирование советской этничности» [958]. В работе «Этническая ссылка в Сибири как инструмент советской национальной политики» это воздействие определяется как «…целенаправленная деятельность советского государства в области национальной политики, основной целью которой являлось формирование из этнически неоднородного по своему составу населения страны единой национальной общности в рамках государства путем ассимиляции, в т. ч. принудительной, с использованием преимущественно насильственных методов. Среди последних особая роль принадлежала депортациям и ссылке по этническому признаку» [959].

Таким образом, этническая ссылка рассматривается как своеобразный «способ принудительной ассимиляции и закрепления этнических переселенцев в регионах с „особыми“ климатическими условиями, средством заселения и освоения Сибири, механизмом контроля над населением и использования его в интересах государства» [960]. Действительно, механизм осуществления принудительных миграций по этническому признаку является элементом не только карательной, но и национальной политики Советского государства. Успешные адаптационные стратегии чаще всего предполагали отказ как минимум от части традиционных представлений, демонстрацию лояльности, выраженную как в высказываниях, так и в социально-поощряемом поведении (хорошая работа, сбор теплых вещей и посылок для армии и т. п.). Спецпереселенцу было легче устроиться в новых условиях, если он говорил на русском языке, носил легко произносимые имя и фамилию и не принадлежал к «неблагонадежным» нациям. Отсюда уже упоминавшаяся «социальная мимикрия», браки с местным населением и политика в отношении детей и молодежи, предполагавшая обучение на русском языке, среди детей местного населения и приводившая в итоге к частичной или полной утрате национальных традиций и языка.