Коллектив авторов История - Маргиналы в советском социуме. 1930-е — середина 1950-х годов

Такой перекос источниковой базы в сторону документов карательных органов ставит перед исследователем непростую задачу адекватной интерпретации источников. Тщательный источниковедческий анализ особенно необходим для исследования государственной политики по отношению к частному бизнесу. Ведь если принимать источники карательных организаций буквально, то вся история государственной политики сведется к истории беспощадной борьбы со «спекулянтами и расхитителями социалистической собственности». Для того чтобы не поддаться очарованию стройной и логичной риторики источников, нужно, на наш взгляд, четко отделять декларации от реальных действий.

Рассматриваемый нами период четко делится на две части: война 1941–1945 гг. и послевоенный период, заканчивающийся примерно 1953–1956 гг. Хронология первого периода очевидна — война стала совершенно особым периодом в развитии как всего советского общества, так и частного предпринимательства. Что же касается послевоенного периода, то он в целом совпадает со временем нахождения у власти сталинского руководства.

Период войны традиционно считается временем максимального ужесточения общественной жизни: неразбериха, особенно в первый период войны, спровоцировала рост спекуляций и хищений, но государство всегда бескомпромиссно и жестко боролось с этими явлениями. Люди старшего поколения помнят немало примеров того, как за продажу на рынке буханки хлеба, бутылки водки или чая, полученного по карточке, могли посадить на 5 лет, а за пару валенок, вынесенных со своего предприятия, — расстрелять. И тем не менее, несмотря на все это, государственная политика по отношению к предпринимателям была далеко не бескомпромиссной и во многом даже более либеральной, чем в предвоенный период.

Прежде всего необходимо сказать, что законодательство квалифицировало практически все проявления частного предпринимательства как кражу государственной собственности. Однако в законе имелся нюанс — все кражи подразделялись на растраты и хищения. Если хищения считались кражей в чистом виде, то растрата означала, с одной стороны, что некие материальные ценности были использованы не по назначению, то есть не в соответствии с государственным планом, с другой стороны, эти материальные ценности не были украдены. Растратчики наказывались гораздо менее сурово, нежели расхитители, если наказывались вообще, поскольку и обвиняемые, и судьи прекрасно понимали, что без подобного «нецелевого использования материальных ценностей» командно-административная система работать не будет.

Очевидно, что, по крайней мере, на уровне прокуратуры и судов государственная власть осознавала необходимость некоторой либерализации предпринимательства. С этой целью предпринимались попытки охладить пыл особо ретивых ревнителей «драконовского» законодательства 1930-х гг. Таковых во время войны было достаточно много. Волна «народного гнева» против спекулянтов и расхитителей, инспирированная властью в 1930-е гг., ни в коей мере не улеглась. Народные суды продолжали в массовом порядке приговаривать людей к смертной казни за спекуляцию едой или одеждой.

Рассматривая апелляции осужденных по «закону о колосках» от 8 июля 1932 г., Верховный суд изменил или отменил 76 % смертных приговоров [1148]. В 1943 г. Прокуратура СССР инициировала специальную проверку, направленную на изучение судебных приговоров по делам о спекуляции. Оказалось, что 58 % всех арестованных за спекуляцию было арестовано за обмен или продажу вещей на рынке. Большинство мужчин, арестованных за спекуляцию, находились в преклонном возрасте, большинство женщин имели одного и более детей. В своем отчете о проверке прокурорские работники пришли к выводу о том, что «милиция и народные суды» наказывают тех, кто на самом деле не виновен в спекуляции [1149].

Допуская мелочную торговлю, государство, тем не менее, продолжало бороться с крупным подпольным предпринимательством. По итогам проверок следственных органов и судов сотрудники прокуратуры констатировали, что «настоящим спекулянтам всегда удается ускользать от наказания» [1150]. На наш взгляд, причина относительной безнаказанности подпольных бизнесменов обуславливалась, во-первых, более терпимым отношением общества к идее обогащения и, как следствие, более высоким уровнем коррупции и, во-вторых, неизбежным ослаблением контроля над экономикой в условиях военного времени.

Утверждения о более высоком уровне коррупции и более терпимом отношении к богатству во время войны выглядят, на первый взгляд, довольно странно. Ведь в народной памяти война считается временем небывалого подъема патриотизма, временем беззаветной преданности советским идеалам, которые несовместимы с обогащением. И тем не менее, источники позволяют утверждать, что советское общество во время войны все дальше и дальше отходило от эгалитарных и антиконсьюмеристских ценностей послереволюционных лет.

В 1940-е гг. публичная демонстрация богатства была еще не принята. Однако культура «престижного потребления» находила все большее количество последователей. Проводниками этой культуры были, например, рестораны.

О ресторанах во время войны как-то не принято говорить. Действительно, довольно трудно вообразить, что рестораны и прочие развлекательные заведения могли продолжать работать, в то время как большая часть населения голодала и умирала на фронтах. Между тем жизнь брала свое, и рестораны работали на протяжении всей войны. Власти, правда, старались поставить развлекательные заведения под жесткий контроль и ограничить право их посещения. Так, в лучшие московские рестораны «Метрополь» и «Астория» могли проходить только иностранцы, народные депутаты, Герои Советского Союза, члены правительства, известные ученые, музыканты, писатели, журналисты и артисты. (Было бы чрезвычайно интересно найти списки людей, имевших право на посещение ресторанов, тогда мы могли бы получить поименный список советской элиты военного времени.) Конечно, в реальности оба ресторана вскоре превратились в закрытые клубы для нужных людей, которые, как правило, были связаны с теневым бизнесом [1151].

Если рестораны являлись проводниками культуры «престижного потребления» в высших слоях советского общества, то небольшие предприятия общепита, в особенности привокзальные кафе и буфеты, делали то же самое среди широких масс населения. Привокзальные кафе получали определенное количество продуктов для обслуживания транзитных пассажиров. Однако, поскольку количество прибывающих пассажиров точно рассчитать было невозможно, кафе имели право часть продуктов распределять по своему усмотрению. Эта особенность открывала широчайшие просторы для злоупотребления.