Михаил Медведев - Император Павел Первый и Орден св. Иоанна Иерусалимского в России

Однако Манифест так и не был издан. Вскоре после кончины Павла I, 16 марта 1801 года последовал манифест императора Александра I, по которому он принял звание только протектора Мальтийского ордена. Указом от 26 апреля того же года был восстановлен прежний герб, существовавший до нововведений Павла, т. е. традиционной композиции и без креста Державного ордена св. Иоанна Иерусалимского. Только в 1856 году были составлены и утверждены большой, средний и малый гербы Российской империи, в той форме, как это принято в западноевропейской геральдике.

В 1993 году Российский государственный исторический архив и ряд коммерческих структур предприняли издание Манифеста «О полном гербе Всероссийской империи», открыв этим альбомом серию изданий из геральдических коллекций, хранящихся в архиве.

В заключение надо отметить, что императором Павлом I были предприняты преобразования во всех областях геральдической системы — дворянской родовой, государственной и территориальной. Наибольший успех они имели в дворянской геральдике и выразились в учреждении «Общего гербовника дворянских родов Всероссийской империи». Тем самым павловские преобразования оказали влияние на дальнейшее развитие российской геральдической системы.

В основе геральдики как исторического феномена заложен парадокс: цельность, единство геральдической традиции реализуются во множестве различных, «самостоятельных» региональных школ и манер. Традиционно эти региональные проекции геральдики определяются при помощи термина «Marches d'armes» (гербовые провинции). В свою очередь специфика этих провинций обретает конкретные, осязаемые формы прежде всего в писаных и неписаных нормативах местного гербового права и в упорядоченной практике геральдических властей.

Существование российской геральдической юрисдикции следует возводить к актам 1680-х годов, [103] Лакиер А. Б. Русская геральдика. 2-е изд. М., 1990, с. 212–216; РГАДА, ф. 286, oh. 1, д. 61. но тем не менее она оформлялась достаточно медленно; сто лет спустя, при восшествии Павла Петровича на престол в 1796 году, организация гербового делопроизводства в России была из рук вон плоха. Достаточно упомянуть ту небрежность, с которой Герольдмейстерская контора при Екатерине II относилась к установлениям 1730 года, и ту невнятицу, которая царила в различии субъектов права в публичной геральдике. Павлу I довелось провести множество реформ, которые содействовали или должны были содействовать наведению порядка в гербовой практике России.

Российское гербовое право никогда не было монолитным. Это являлось не только следствием слабости или неопытности геральдических властей, но и абсолютно естественным отражением того, сколь велика и мозаична (особенно на своих рубежах) была романовская вотчина. Польская шляхта и остзейские дворяне (я привожу лишь два самых ярких примера) продолжали сохранять свои собственные обычаи, «обычное гербовое право» — то есть пребывали в собственных фактических юрисдикциях. [104] Существование устойчивых норм обычного права позволяет, на мой взгляд, в ряде случаев снимать противопоставление фактического и юридического и говорить о праве de facto , о праве, «оберегающем себя» в практике. Для геральдических исследований, в особенности — для исследований памятников нового и новейщего времени, такая постановка вопроса имеет принципиальный характер. Говоря о сохранении прав «присоединенного» нобилитета, причисляемого к имперской знати, российские законодатели отчасти закрепляли это положение.

Следует добавить, что до Павла I российское общество в принципе было «геральдически открытым». Официальное подтверждение уже существующих гербов не практиковалось, пожалования были исключительно редкими. Многие дворянские фамилии, от знаменитых (графы Шереметевы) до скромных, приняли гербы без чьих-либо санкций и не искали никаких подтверждений. Они полагали свое благородное происхождение достаточным основанием для свободного использования своих сословных прав, включая право на герб. Лица и роды, получившие гербы или почетные «прибавления» к ним от иностранных государей, Тем более не считали нужным подкреплять это отечественным актом. Перепожалование обычно происходило лишь тогда, когда обладатель иностранного гербового пожалования получал титул (и, как правило, соответствующее дополнение к гербу) от российской короны. Гербовая путаница, искажение старинных геральдических эмблем, узурпация чужих гербов были обычными для России.

Стремясь совладать с беспорядком, Павел I повелел составить «Общий гербовник дворянских родов Российской империи» (указ от 20 января 1797 года). Гербовник должен был объединить все законные гербы российского дворянства. Уже существующие гербы — самовольно принятые, пожалованные иностранными государями и даже дарованные ранее российскими монархами — подлежали высочайшему утверждению или переутверждению. На протяжении 1797 года была проделана большая работа по подготовке первого тома Гербовника, который должен был радикально переменить геральдическую жизнь России.

В свою очередь Орден св. Иоанна Иерусалимского как орден державный, суверенный также являлся самостоятельным источником почестей — в том числе и гербовых, и обладал собственными правами геральдической юрисдикции. Это почти исключительно выражалось в неподведомственной кому-либо вне Ордена фиксации гербов, которыми рыцари уже обладали к моменту вступления в Орден, и во внесении в эти гербы традиционных дополнительных элементов, указывающих на кавалерский статус. Фиксация гербов происходила при обязательном представлении их (наряду с другими доказательствами благородства) в капитул Ордена. Признание доказательств верными, а также само последующее принятие кандидата в Орден, совершаемое на основании этих доказательств, — все это придавало представленным гербам законный статус. Такое «косвенное» утверждение гербов вперемежку с титулами и генеалогическими выкладками, без составления отдельных официальных гербовников или выдачи грамот на гербы, тем не менее должно рассматриваться как акт матрикулирования, по своей правовой силе не уступающий пожалованию.

При вступлении в Орден герб кандидата фиксировался в первоначальном виде, без каких-либо кавалерских знаков. С принесением обетов и получением членства в Ордене кавалер приобретал право помещать соответствующие атрибуты в своем гербе — так же, как это имело место в случае с обычными светскими орденами: знак «подвешивался» внизу щита, тогда как позади щита помещался большой белый (серебряный) восьмиконечный мальтийский крест. Эта деталь отнюдь не была чисто условным обозначением членства в Ордене; она соответствовала реальному элементу облачения — нагрудному кресту обетного рыцаря. Крест играл в знаковой системе Ордена ту же роль, что и генетически близкие ему кавалерские звезды в системах светских орденов. В ряде случаев право на ношение подобного креста (и, следовательно, его использование в гербе) распространялось на послушников и почетных рыцарей. В принципе только кавалеры, имевшие нагрудный крест, были вправе включать его в свои гербы. Наконец, обетные рыцари вместо натуралистически изображенного орденского знака на ленте обычно вводили в свой герб монашеские четки (розарий). Орденские четки изображались белыми, с мальтийским крестом вместо обычного. [105] Собственно, этот мальтийский крест на четках был корректной геральдической аналогией орденскому знаку на ленте. Более того, порой крест на четках дополнялся короной и даже трофеем. Подобное изображение см. в кн.: Neubecker О . Le Grand Livre de l'Heraldique Bordas, 1993, p. 217.