Джон Бушнелл - Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках

Логика подсказывает, что они были беженцами из чуравшихся брака и разорившихся дворов из других деревень и нашли приют в случковских дворах, которые разделяли их веру. Священник вписал их в исповедную ведомость, потому что они жили в Случково и, таким образом, номинально были его прихожанами (то есть не были просто в гостях). Но они не родились и не вошли невестками в давно существующие случковские дворы и поэтому не были учтены ревизией 1795 г. Переписчик записал некоторые дворы и отдельных лиц, переехавших в эту деревню, но только в тех случаях, когда на переезд было получено официальное разрешение (например, когда семья дворцового крестьянина перебиралась из одной дворцовой деревни в другую) или официальный приказ. В ревизской сказке 1782 г. записаны трое беглых крепостных, которые сдались властям и по решению Вязниковской нижней расправы были высланы в Случково. В сказке на этот счет имеется запись. Переписчик не стал бы вписывать в сказку пожилых женщин, просто поселившихся в случковских дворах. Если они вообще были учтены во время ревизии 1795 г., их бы вписали в сказки тех деревень, откуда они пришли и где были раньше занесены в ревизские сказки. Чтобы быть зарегистрированным ревизией, физическое присутствие было необязательно: мужчины и женщины, на заработках или по другой причине отсутствующие в своей деревне во время ревизии, переписывались по своим родным или супружеским дворам [322] Такие женщины могли быть учтены как члены родословной, так как их фактическая обособленность не просматривается в ревизской записи; в XIX в. их могли бы внести в списки как единственных оставшихся в живых в призрачных дворах, существовавших лишь в ревизских сказках, — технический прием, применявшийся ревизорами для отслеживания душ от одной ревизии до другой. Феномен призрачных, или виртуальных, дворов обсуждается в главе 6. . Я интерпретировал эти данные таким образом отчасти потому, что мы еще встретим идентичное явление — значительное число женщин, занесенных в исповедные ведомости, но не в ревизские сказки — в 1830–1850 гг.

Некоторые случковские дворы, ограничивавшие или совсем отвергавшие брачность, разорились, но, по данным на 1795 г., большинство пожилых одиноких женщин все еще жили во дворах с мужчинами дееспособного возраста, в некоторых случаях уже вполне преклонного по крестьянским критериям. Один двор, однако, постигла беда. Когда в 1787 г. в возрасте 71 года умер Григорий Алексеев, он оставил трех незамужних дочерей, которым к 1795 г. было от 45 до 55 лет. Сколько могли они продержаться? (В это время в Алёшково Феврония Афанасева перед смертью обеспечила своим трем незамужним дочерям средства к существованию, усыновив 20-летнего Прохора Григорьева.) У Прокопия Васильева, 34 лет в 1795 г., была жена (вероятно, вторая), 25 лет, и 9-летняя дочь, и он содержал еще свою вдовую мать, 71 года, двух никогда не выходивших замуж сестер, 36 и 33 лет, золовку (ее мужа забрали в солдаты), 40 лет, и ее двоих сыновей, 3 и 5 лет. Случись что с Прокопием, что было бы со всей этой оравой? А каково было Прокопию содержать всех этих женщин, даже пока он был в расцвете сил? Пять братьев и сестер Зиновьевых возложили будущую судьбу своего двора на единственного женатого брата, но, когда у них с женой не появилось детей, Зиновьевы тоже оказались обречены на нищенскую старость. Их трехлетний найденыш не мог вырасти достаточно быстро, чтобы спасти их.

Причина, по которой многие дворы в Случково были лишь на грани, а еще не на дне пропасти, была связана с ритмом, в котором неприятие брака нарастало в деревне: два меньших по размеру поколения незамужних женщин вымерло в основном к 1770-м гг., в то время как следующее и гораздо большее поколение не приемлющих брак женщин выросло к 1770-м и 1780-м. Таблица с разбивкой по возрастам в Случково (девять предполагаемых беженцев из других деревень, внесенных в исповедную ведомость 1800 г., не включены) выглядит следующим образом:

Таблица 3.3. Мужчины и женщины в Случково, 1795

Таблица показывает несоразмерное количество незамужних, которым за 40 и за 50–17 против 12 замужних в этих когортах из общего числа 29. Замужем или нет, лет через десять оставшимся в живых потребуется поддержка более молодых членов семьи, если таковые у них есть, или родственников, или соседей. Там проживало также 19 мужчин за 40 и за 50, и большинству из них тоже скоро будет необходима поддержка. Мужчин же в возрасте от 20 до 40 было всего 17, и именно на них должно было лечь основное бремя содержания 48 мужчин и женщин старшего поколения (53, если учесть пять предполагаемых беженцев, 44 лет и старше, переживших разорение дворов в других деревнях и нашедших приют в Случково). Незавидное будущее, которое, по данным на 1795 г., четко вырисовывалось в нескольких дворах, было на самом деле будущим всей деревни. Это бремя возникло из-за того, что многие женщины не ушли из дворов в замужество, и усугубилось тем обстоятельством, лишь отчасти случайным, что в молодом поколении было немного мужчин. Сокращающееся количество детей по причине безбрачия станет бедой в дальнейшем будущем, пока же более актуальной проблемой являлось то, что около 20 % мужчин, которые могли бы быть опорой старикам, уже забрали или вскоре заберут на военную службу. Если бы шесть нормально функционирующих дворов в Случково (где все вступали в брак и все еще производили потомство) отказались содержать кого бы то ни было, кроме своих стариков, «нищета» была бы слишком мягким определением будущего остальных 19. В Алёшково ближайшее будущее выглядело не так мрачно: 15 из его 24 дворов, по данным на 1795 г., нормально производили потомство, и самой старшей незамужней женщине было только 49 лет. Но Алёшково станет жертвой похожего демографического и социального кризиса через поколение, когда его шесть безбрачных дворов — точно так же, как шесть безбрачных дворов Случково, — расползутся по швам.

Более молодые вдовы и незамужние женщины могли еще, хотя и с трудом, найти средства к существованию, но старые нет. Они не могли выполнять батрацкий труд, едва посильный мужчинам, и, вероятно, лишь единицы из них обладали силой или умением, чтобы содержать себя кустарным либо отхожим промыслом. Грамотная староверка, учившая детей старообрядцев читать, могла, может быть, прокормить себя, но лишь считаные женщины и мужчины старше 60 были на это способны. Неважно, оставались ли они в убогой старости в своей лачуге или спали на скамье в доме, где им соглашались дать пищу и приют, они все равно нуждались в помощи.

Не все деревни прихода с. Купля демонстрировали столь крайнюю степень неприятия брака, как Случково и Алёшково. В Пешково — еще одной дворцовой деревне — и мужчины и женщины следовали принципу почти что универсального брака (как видно из таблиц 3.1 и 3.2): хотя во время ревизии 1782 г. имели место кое-какие пертурбации, по данным и на 1763, и на 1795 г. только один мужчина и две женщины 25 лет и старше остались холостыми. Куплинские священники не выявили ни одного раскольника среди крестьян Пешково в 1777 г. и только одну супружескую пару записали староверами в 1800 г. [323] ГАВО. Ф. 556. Оп. 111. Д. 108. Л. 194–195 об.; Там же. Оп. 107. Д. 73. Л. 162–164, 170. Это были Иван Дмитриев, 48 лет, по данным ревизии 1795 г., и Матрена Григорьева, 43 лет. Матрена была родом из Случково, и, хотя семья Ивана, по данным на 1782 г., не похожа на противницу брака — две его сестры были выданы замуж, по данным на 1795 г., у этой пары не было живых детей и во дворе, кроме них, никого не осталось. Возможно, они ввели в Пешково практику целибатного брака (или один из них был не способен к зачатию, или все их дети умерли в младенчестве).