Джон Бушнелл - Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках

Различия в семейной структуре указывают на по меньшей мере три разные стратегии брачности и продолжения рода в Случково и Алёшково. Естественно, неконтролируемое демографическое разнообразие — сколько какого пола рождалось детей, сколько доживало до взрослого состояния — влияло на судьбу дворов, и, кроме вымирания, все результаты были временны и менялись от ревизии к ревизии. Тем не менее контраст столь разителен, что за ним явно стоит выбор самих людей.

Крайние противоположности определяются легко: дворы, где с определенного момента взрослые больше не вступали в браки и продолжение рода остановилось, и те, в которых каждый вступал в брак и производил детей. По данным на 1795 г., семь дворов (два из них старообрядческие) в Случково и пятнадцать (четыре старообрядческих) в Алёшково следовали практике универсального брака и, в принципе, продолжали свой род. Не все из них процветали. Во дворе Григория Иванова в Алёшково, например, после того, как он выдал дочь замуж спустя некоторое время после 1782 г. (когда ей было 20 лет) и в 1786 г. умерла его жена, остался только сам 61-летний Григорий. В семье была еще одна дочь, вышедшая замуж до ревизии 1782 г., но не было сыновей. Скоро двору придет конец — по причинам Григорию неподвластным.

Другие дворы — по крайней мере шесть в Случково (все старообрядческие) и как минимум шесть в Алёшково (один из них номинально православный) — перестали отдавать и брать женщин в замужество и рожать детей. По данным ревизских сказок, есть основания полагать, что они приняли обет целомудрия. Единственный случай, где приверженность к безбрачию не полностью очевидна: в 1782 г. случковские братья Зиновьевы Козьма и Семен и две их сестры, в возрасте от 31 до 42 лет, никогда не вступали в брак. У третьего брата Герасима, 34 лет, была жена Лукерья, 38 лет. Однако эта супружеская пара вскоре после свадьбы, вероятно, избрала для себя путь воздержания; по данным на 1782 г., они оставались бездетными. К 1795 г. холостые братья умерли, и единственным ребенком в доме был трехлетний брошенный мальчик, которого оставшиеся в живых домочадцы приняли к себе [316] Возможно, что ребенок был на самом деле сыном Лукерьи и семья это скрывала. Но Лукерье должно было быть около 48 лет, когда мальчик родился. К тому же если двор скрывал материнский статус Лукерьи, то только потому, что считал отход от целибата позорным. Матерью могла быть одна из сестер Зиновьевых, но вряд ли, поскольку переписчик назвал ребенка подкидышем , а не незаконнорожденным. . Кроме этого найденыша, по данным на 1795 г., в безбрачных дворах не было маленьких детей; только одна 14-летняя юница, чьи 28-летняя сестра и два старших брата оставались холостыми. Самым молодым в безбрачных дворах было — плюс-минус — около 40. Эти дворы сделали свой выбор — вымирание. Возможно, некоторые из дворов, исчезнувшие между 1763 и 1795 гг., вымерли потому, что еще раньше избрали путь безбрачия, но в ревизских сказках 1763 и 1782 гг. недостаточно материала для того, чтобы это утверждать.

Большинство других дворов — один в Алёшково, двенадцать в Случково — производили потомство, но содержали одну или более незамужних женщин 25 лет или старше. Священники записывали некоторых из них раскольниками, других православными. Единственная демографическая разница между ними была в том, что в некоторых была только одна рожающая детей молодая пара, в других две, и эта разница в большинстве случаев (кроме недавнего разделения двора) объяснялась, вероятно, неподвластными им причинами. Но решение, которое принимали одна или более из их дочерей и сестер, никогда не выходить замуж было сознательным. Несколько «остаточных» дворов — без супружеских пар — нельзя с уверенностью отнести к какой-либо группе.

Целибат наблюдался только среди старообрядческих дворов (был один целибатный двор среди православных, но тут православие было, скорее всего, мнимым). Среди тех, где все брачились, и тех, где мужчины вступали в брак, а женщины нет, были и православные, и старообрядческие дворы. Некоторые из номинально православных дворов были жилищами скрытых староверов, другие могли быть действительно православными. Безбрачные и поголовно брачившиеся староверы, конечно, придерживались разных взглядов на брак и, вероятно, принадлежали к разным старообрядческим согласиям [317] Две группы, выделенные священником в исповедной ведомости 1800 г., — записные раскольники и «староверы» — не соответствуют разным подходам старообрядцев к браку. «Записной раскольник» — это официальный ярлык, который клеился на любого старовера, решившего зарегистрироваться. . Не исключено, что дворы, где только женщины не вступали в брак, принадлежали к еще одному старообрядческому согласию. Возможно, однако, что и они, и безбрачные исповедовали одну и ту же антибрачную веру, но в тех дворах, где мужчины женились, доктрина просто шла на уступки прагматизму. Чтобы сохранить двор и обеспечить пропитание старикам, сыновья должны были жениться.

Имеющиеся в нашем распоряжении документы XVIII в. позволяют нам проследить рост отвращения от брака в Случково, Алёшково и, более широко, в приходе с. Купля, но не объясняют его. Почему они избегали брака? Поскольку большинство старообрядцев в большей части России в действительности брачились (даже если государство и церковь отказывались признавать их зачастую внецерковный брак), такое большое количество случковских и алёшковских дворцовых крестьян-старообрядцев не дает нам нужного объяснения. Какого толка были эти старообрядцы? Многие из них, вероятно, были спасовцами. Из исповедной ведомости 1830 г. мы знаем, что подавляющее большинство староверов прихода с. Купля по данным на тот год были спасовцами.

Русское крестьянское общество строилось вокруг брака и супружеских пар: двор был коллективом супружеских пар, деревня — коллективом дворов. Мужчины и женщины вступали во взрослую жизнь и брали на себя взрослые обязанности по вступлению в брак; если они не вступали в брак, то оставались на периферии взрослого социального мира. Брак структурировал иерархию и взаимоотношения внутри двора. Обычно двор получал свою долю ресурсов деревни (земли, например) в расчете на количество супружеских пар в его составе [318] Дейвид Мун (David Moon) в своей книге The Russian Peasantry на с. 165 дает почти идентичные формулировки в кратком экскурсе о причинах универсальности брака среди русских крестьян; см. также его рассуждения на с. 167–170. Особенно мрачная картина экономических и социальных факторов, заставлявших практически всех без исключения крестьян вступать в ранний брак, рисуется Борисом Мироновым в статье: Традиционное демографическое поведение крестьян в XIX — начале XX в. // Брачность, рождаемость, смертность в России и СССР: Сборник статей. M.: Статистика, 1977. С. 83–104. В своей книге «Социальная история России» (С. 160–164) Миронов добавляет моральные и религиозные модальности раннего и универсального брака. . Подготовка к свадьбе и сама свадьба были кульминационным моментом в большой части крестьянского фольклора. Поэтому широко распространившийся отказ от брака имел важнейшие последствия для семьи, для деревни и за ее пределами. Безбрачные дворы, отвергшие то, что являлось центром крестьянской жизни, устранились из крестьянского мира. Дворы, где сестры и дочери отказывались от брака, но чьи молодые мужчины женились, находились с точки зрения культурной и социальной в более сложной, если не сказать шизофренической ситуации. Можно ли было в семье относиться к женщинам, которые отвергли брак по религиозным убеждениям, с тем же пренебрежением, как в обычных дворах? Когда один или двое взрослых женатых мужчин и их жены жили, как это часто происходило, совместно с двумя-тремя взрослыми незамужними женщинами, какова была динамика, какой могла быть иерархия в подобном дворе? Тут не могло быть большого сходства с социальной динамикой двора, в котором все взрослые состояли в супружеских парах, а старая дева была исключительным, несчастным случаем. Каждый такой двор должен был сам для себя вырабатывать схему распределения полномочий и обязанностей, так как прецедентных моделей — во всяком случае, в XVIII в. — в наличии не было. Когда молодые мужчины в их доме женились, какую роль играли незамужние женщины в подготовке и праздновании (если у них была какая-нибудь роль, если было празднование)? Как решался конфликт между укорененностью брака в крестьянской культуре и очевидной враждебностью их веры к браку? Увы, ревизские и приходские учеты не дают ответов на эти вопросы. Я задаю их, просто чтобы показать, как отказ от брака в таких масштабах, как это происходило в Случково и Алёшково в конце XVIII в., неизбежно и основательно расшатывал крестьянское общество. Материалы ревизских сказок проливают, однако, свет на другие последствия широкой тенденции к отказу от брака — одно, полностью проявившееся к 1790-м гг., и другое, которое должно было вот-вот обрушиться на Случково и Алёшково.