Джон Бушнелл - Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках

Это позволяет выдвинуть гипотезу, что внезапный разворот тенденции к уклонению от брака у спасовок прихода с. Купля в районе 1830–1834 гг. был связан с реформистским движением, назревавшим в среде спасовцев в этой части Владимирской губернии и в соседней Нижегородской. Такая связь могла бы объяснить очевидное единодушие, с которым спасовки трех удельных деревень прихода начали где-то около 1830 г. выходить замуж: в отличие от постепенного распространения неприятия брака в Случково и Алёшково в XVIII в., возврат к замужеству был, похоже, незамедлительной реакцией на изменения в вероучении. Кажется также, что эта перемена приветствовалась большинством спасовцев прихода с. Купля, и только несколько девиц упрямо продолжали сопротивляться замужеству [406]. В раннем XIX в. здешние спасовцы вышли из подполья и объявили свою истинную веру (они, возможно, сделали это еще в XVIII в., несмотря на то что священники в то время записывали их под общей рубрикой «раскольники»). Именно спасовцы, которые совершенно не скрывали своей веры, могли, скорее всего, положительно отнестись к преобразованию согласия и, вполне вероятно, были среди поборников этих реформ. Мы знаем к тому же, что как минимум один из Спасовых наставников из Гороховецкого уезда имел связи с ковровским наставником большеначальников. Из источников второй половины XIX в. — докладов противостарообрядческих миссионеров — нам также известно, что спасовцы были в то время самыми многочисленными из всех староверов уезда; к сожалению, миссионеры не делали различия между спасовцами большого и малого начал и, возможно, не были в курсе их разногласий [407]. С другой стороны, мы знаем, что по крайней мере до 1850 г. Спасовы мужчины продолжали венчаться в православной церкви, так как переписчик податной ревизии 1850 г. оставил молодых Спасовых жен в описях их дворов вместо того, чтобы исключить их из этих списков как поморских жен.

Возврат к браку не был, возможно, таким уж конфликтным вопросом, потому что женщины во многих традиционных Спасовых общинах тоже вскоре начали выходить замуж. Чиновник Министерства внутренних дел, который в 1850-х гг. вел расследование по старообрядцам в Ярославской губернии, сообщал, например, что спасовцы считали греховным половое сношение между супругами после определенного возраста [408]. Он не указал, какая именно ветвь Спасова согласия придерживалась таких воззрений; вероятно, он имел в виду спасовцев малого начала, не понимая, что подобные брачные порядки уже были установлены у некоторых других беспоповцев: брак и производство потомства, пока молоды, затем, в некий момент зрелого возраста, раздельное проживание супругов, воздержание от половых сношений и статус полноценных адептов своего вероучения [409]. Особо хорошо осведомленный источник — архимандрит Павел Прусский (Леднев), настоятель Никольского единоверческого монастыря в Москве, родившийся в среде федосеевцев, в 1850-х гг. инок и глава федосеевского монастыря на Мазурских озерах в Восточной Пруссии, в 1860-х ратовавший за брак старообрядец-поморец, затем, в 1867 г., присоединившийся к единоверью — в середине 1880-х сообщал, что именно таковы были обычаи среди спасовцев малого начала [410]. Другие надежные источники второй половины того века свидетельствуют о том, что спасовцы малого начала — так же как их соперники-большеначальники — ввели у себя службу бракосочетания без священников [411]. С другой стороны, лаконичное федосеевское обличение спасовских заблуждений, опубликованное в 1915 г., выделяет как особо грубые нарушения принятие крещения и венчания от православных священников [412]. Возможно, федосеевец здесь пережевывает традиционное, но в то время в большой степени устаревшее обвинение, однако были на самом деле некоторые спасовцы (именовавшиеся глухими нетовцами), которые продолжали венчаться и крестить своих детей в православных церквях [413].

Раскол среди спасовцев образует подходящий контекст для понимания возврата к браку женщин из спасовских дворов, но не объясняет, почему в XVIII в. они перестали выходить замуж. Собственно, ничто из известного нам о Спасовом вероучении — после 1730-х гг., когда они решили считать венчание в православной церкви оправданным, — не требовало и даже не поощряло безбрачия крестьянок-спасовок. Очень мало источников, проявляющих осведомленность о том, что спасовки в большом количестве отказывались выходить замуж. Павел Прусский писал, что, когда спасовцы малого начала крестили своих новорожденных в православной церкви, их келейницы — незамужние женщины, типичные для многих староверческих согласий, которые жили в маленьких избах, называвшихся кельями, за околицей деревни и часто, наряду с чтением и письмом, обучали вере — раздавали милостыню старикам и просили их молиться, чтобы Господь пополнил недостатки крещения в церкви [414]. Он не упоминает при этом, что взрослые незамужние женщины наблюдались в особенно большом количестве среди спасовцев. Насколько мне известно, только в восьмом томе официальной истории Министерства внутренних дел, опубликованном в 1863 г. и целиком посвященном усилиям Министерства по борьбе с раскольниками, в отношении спасовцев было отмечено, что среди них «незамужние девицы, пользующиеся большим влиянием, особо многочисленны» [415]. Эта информация поступила от на редкость наблюдательного чиновника в 1850-х гг. [416]Не исключено, конечно, что к 1850-м большая часть женщин помоложе уже вышли замуж в обоих Спасовых согласиях, а большинство замеченных чиновником Спасовых старых дев были из тех женщин, которые избегали брака в 1830–1840-х гг. и ранее.

Специалист по этнографии мордвы Владимир Майнов, писавший также о русских религиозных диссидентах, натолкнулся, судя по всему, на Спасову общину, чьи взгляды, хотя и расходились с основным руслом Спасова вероучения, могут помочь нам понять отношение к браку более ранних спасовцев [417]. Около 1870 г. Майнов разыскал этих спасовцев на севере Олонецкой губернии в пяти днях пути (по его утверждению) через леса и болота от ближайшего жилья и без ведома официальных властей, потому что он слышал, что у них практиковалось самосожжение [418]. Их старец Абросим рассказал Майнову, что хотя его люди почитают ранних старообрядцев самосожженцев, но он самоубийств не одобряет, потому что ничего этим не достигнешь. Как и другие традиционные спасовцы, он верил, что таинств больше нет и посему нет возможности заслужить Божью милость; по мнению Абросима, Бог так же безразличен к мученичеству, как и к молитве. Он сказал, однако, что если власти отыщут его общину, им ничего не останется, кроме как всем в огонь броситься и погореть. Назывались эти люди «живыми покойниками» — как объяснил проводник Майнова, имевший связи с общиной: «…потому-де живут в покое» [419]. Это была явная ложь (хотя Майнову это, похоже, не было очевидно) — по всей видимости, членам группы было положено так говорить, когда кто-нибудь их спрашивал об их верованиях. В их песнях обнаруживается исключительно мрачный взгляд на земную жизнь: