Дэвид Хоффманн - Взращивание масс. Модерное государство и советский социализм, 1914–1939

На практике паспортный режим оказался непригоден к систематическому функционированию, поскольку участковые отделения милиции не располагали ни временем, ни ресурсами для его всестороннего поддержания. Идея Ягоды, желавшего осуществлять профилактический контроль на основе универсальной системы регистрации, не была осуществлена, несмотря на неоднократно повторявшиеся распоряжения ужесточить выдачу паспортов и временных удостоверений [995] ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 150. Д. 1130. Л. 2. . Тем не менее паспортная система стала важнейшим компонентом массовых полицейских операций: милиция проводила облавы в жилых кварталах и арестовывала лиц без паспортов. Эти облавы часто были нацелены как на социальных изгоев, так и на классовых врагов — алкоголиков, бездомных, на мелких воришек и бывших заключенных, а также на бывших нэпманов или кулаков, бежавших из спецпоселений. Милицейские чины считали, что подобные облавы в сочетании с системой паспортов и временных удостоверений являются эффективным средством, позволяющим устранить опасные группы городского населения [996] Shearer D. R. Policing Stalin’s Socialism. P. 169–180; Kessler G. The Passport System and State Control. Р. 493. . В августе 1933 года Ягода учредил особые трибуналы (тройки) для «внесудебной репрессии в отношении граждан, нарушающих закон о паспортизации населения». Ягода уточнял, что бывшие кулаки, люди, не занятые полезной работой, и бывшие заключенные должны быть сосланы или депортированы в спецпоселения, а «преступный и иной антиобщественный элемент» подлежит высылке в трудовые лагеря [997] ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 150. Д. 1130. Л. 3; Там же. Ф. 9401. Оп. 12. Д. 137. Л. 202–204. . В скором времени паспортная система стала основой поддержания порядка в городах: милиция арестовывала мелких преступников и выносила им приговор, используя паспортные трибуналы вместо обычной судебной системы. Кроме того, тайная полиция продолжала проводить регулярные облавы, арестовывая и высылая бывших кулаков из тех городов, где был паспортный режим: к середине 1930-х годов число таких городов выросло до тридцати семи [998] Hagenloh Р. М. «Chekist in Essence, Chekist in Spirit»: Regular and Political Police in the 1930s // Cahiers du monde russe. 2001. Vol. 42. No. 2–4 (April — December). Р. 469; Shearer D. R. Social Disorder, Mass Repression, and the NKVD. P. 521–522; Idem. Elements Near and Alien. P. 854. .

Советская паспортная система имела некоторые общие черты с царской системой внутренних паспортов, на которой отчасти и основывалась. К концу XIX века системы документов, подтверждающих личность, возникли по всей Европе [999] См.: Torpey J. The Invention of the Passport: Surveillance, Citizenship, and the State. New York, 2000. О царской России см.: Steinwedel С. Making Social Groups, One Person at a Time: The Identity of Individuals by Estate, Religious Confession, and Ethnicity in Late Imperial Russia // Documenting Individual Identity: The Development of State Practices in the Modern World / Eds. J. Caplan and J. Torpey. Princeton, 2001. . Но внутренние паспорта имели и другие функции, кроме ведения учета населения для нужд советского правительства и определения гражданства. Как происхождение советской паспортной системы, так и ее эволюция, произошедшая в 1930-е годы, превратили эту систему в важнейший механизм чистки населения. В 1933 году Политбюро приказало тайной полиции установить порядок на московских улицах и очистить их от грязи [1000] Hagenloh Р. М. «Chekist in Essence, Chekist in Spirit». Р. 470. . Полицейские доклады описывали маргинальные группы общества как грязь «на лице наших городов» и призывали власти превратить советские города в образцы социализма, удалив общественный мусор с улиц, а затем вычистив и мусор в прямом смысле слова. В своем докладе 1935 года о преступности Ягода подчеркнул важность паспортизации для очистки городов и превращения их в образцы социализма [1001] Shearer D. R. Elements Near and Alien. P. 850, 855. . Как заключает Дэвид Ширер, паспорта использовались для выявления и выделения групп, считавшихся чуждыми или вредными, а также для удаления их от социалистического ядра страны (от главных городов и промышленно развитых регионов). Разделение граждан на категории при помощи паспортов и создание зон паспортного режима привели к появлению «географической мозаики социалистических и несоциалистических частей страны. Чиновники могли смотреть на карту и приводить статистику (Ягода так и делал), позволявшую наглядно показать прогресс в деле строительства социализма в стране» [1002] Idem. Policing Stalin’s Socialism. P. 256. . Стремясь к развитию позитивных аспектов строительства социализма (индустриализация, здравоохранение, просвещение), партийные деятели, однако, все в большей степени подчеркивали, что социальное отсечение — удаление «чуждых элементов» — является неотъемлемой частью строительства социализма.

Таким образом, отсекающее насилие играло важнейшую роль в стремлении партийных руководителей к преобразованию общественного строя. Чтобы коллективизировать сельское хозяйство, они решили «ликвидировать кулаков как класс», опираясь на прежде существовавшие практики социальной классификации и отсечения. Этот подход к социалистическому строительству основывался в такой же степени на устранении «классовых врагов», как и на строительстве новых экономических структур. В то же время не существовало тщательно проработанного плана раскулачивания, и этот процесс в целом характеризовался произвольными конфискациями, плохо подготовленными депортациями и социальным хаосом. Более того, выделение «кулаков» и их раскулачивание создали устойчивую массу людей, выселенных из родных мест и стигматизированных. Чтобы справиться с этим кризисом, возникшим в результате их же собственных действий, партийные деятели предприняли новые усилия в сфере социальной классификации и контроля, введя систему внутренних паспортов. Наконец, они пустили в ход еще более смертоносную кампанию государственного насилия, известную как массовые операции.

Своего апогея советское государственное насилие достигло в конце 1930-х годов. Из 4 миллионов приговоров (в том числе 800 тысяч смертных), вынесенных советскими внесудебными органами в 1921–1953 годах, 1,575 миллиона приговоров (в том числе 682 тысячи смертных) пришлись на 1937–1938 годы [1003] Werth N. The Mechanism of a Mass Crime. Р. 217. Верт отмечает, что эти цифры не включают «неподтвержденные дополнения к казням» — не учитывают людей, умерших в ходе предварительного расследования или под пытками, — и, если учесть их, предполагаемое число казней в 1937–1938 годах вырастет до 800 тысяч. См. также: История сталинского ГУЛАГа: Конец 1920-х — первая половина 1950-х годов. Собрание документов: В 7 т. / Под ред. Н. Верта и С. В. Мироненко. Т. 1: Массовые репрессии в СССР. М., 2004. . Число заключенных в лагерях увеличилось с 965 тысяч в январе 1935 года до 1,930 миллиона в 1941 году — за один лишь 1937 год оно выросло на 700 тысяч человек [1004] Верт Н. Государство против своего народа // Черная книга коммунизма. М., 1999. С. 216. См. также: Земсков В. Н. Заключенные в 30-е годы: Демографический аспект // Социологические исследования. 1996. № 7. С. 3. . Этот период был известен современникам как ежовщина (правление Ежова), а ученые называют его «Большой террор». Впрочем, оба названия ошибочны. Термин «ежовщина» подразумевает, что государственное насилие в этот период исходило от Николая Ежова, сменившего в 1936 году Ягоду на посту главы советской тайной полиции, в то время как на самом деле репрессии опирались на резолюции Политбюро и осуществлялись Ежовым под тщательным контролем Сталина.