Дэвид Хоффманн - Взращивание масс. Модерное государство и советский социализм, 1914–1939

Другие страны тоже продвигали семью не как независимое учреждение, но как инструмент государства или, в случае нацистской Германии, расы. Несмотря на всю риторику нацистов о восстановлении традиционных семей, модель, которую они выдвинули, была прямым нарушением консервативного идеала, предусматривавшего ограниченное вмешательство государства в частную жизнь. Нацистская семья должна была не защищать от государственного вмешательства, а, напротив, облегчать его, не воплощать личные свободы, связанные с рождением и воспитанием детей, а служить государственным целям роста населения и расовой чистоты. Как писал Гитлер в «Майн кампф», «брак не может быть сам по себе целью, он должен служить высшей цели, а именно размножению и сохранению вида и расы» [562] Pine L. Nazi Family Policy. Р. 15. См. также: Koonz С. Mothers in the Fatherland. P. 14, 180. . Закон о здоровом браке, принятый в 1935 году, требовал от людей получить сертификат о пригодности к браку, а нацистская евгеническая политика означала, что женатые пары не всегда властны решать, заводить ли им ребенка. Более того, несмотря на бесконечную пропаганду семьи, в 1938 году нацистское правительство издало закон, позволявший развод в случае «преждевременной бесплодности» или «отказа продолжать род», а с началом войны даже стало поощрять секс вне брака, если он приводил к рождению новых «арийских» детей [563] Pine L. Nazi Family Policy. Р. 16–18; Hoffmann D. L., Timm A. F. Utopian Biopolitics. Р. 108. . Как пишет Жак Донзело о французской семейной политике в эпоху модерна, семья стала «сферой прямого вмешательства» и произошел «переход от управления семьями к управлению через семьи» [564] Donzelot J. The Policing of Families / Transl. R. Hurley. New York, 1979. P. 89, 92. .

Когда мы говорим, что советская политика «укрепляла» семью, необходимо иметь в виду одно уточнение. Поощряя брак, затрудняя развод и провозглашая семейную ответственность, советское правительство вместе с тем не укрепляло самостоятельность семьи, семейную автономию. Напротив, оно подчеркивало общественную и гражданскую роль семьи и не позволяло семье стать преградой на пути государственного вмешательства в частную жизнь. Советская семья, подобно семье во многих других обществах, стала важнейшим учреждением, выступавшим в роли посредника между личными желаниями и интересами государства [565] О том, как в европейской культуре брак стал единственным цивилизованным выражением секса, см.: Hull I. Sexuality, State, and Civil Society in Germany, 1700–1815. Ithaca, 1996. P. 294–296. . Советские чиновники использовали семью для создания норм сексуального поведения и социальной организации, потому что считали, что стабильные браки и большие семьи будут способствовать росту населения.

Другой причиной выбора в пользу семьи было то, что она соответствовала представлениям партийных лидеров о пристойности. Большинство из них не приняли предложенную Коллонтай модель — со свободными союзами мужчин и женщин и коллективной ответственностью общества за воспитание детей, а к 1930-м годам этот вариант был отвергнут окончательно [566] Немалую роль играло в том числе и уничтожение мелкобуржуазного капитализма в конце 1920-х годов: теперь партийные деятели уже не боялись буржуазных влияний в семье. См.: Hoffman D. Stalinist Values: The Cultural Norms of Soviet Modernity, 1917–1941. Ithaca, 2003. P. 106. . Семья означала нормативную модель моногамных гетеросексуальных отношений, которая вписывалась в представления советских деятелей о надлежащей организации общества. Непосредственно перед кампанией по укреплению семьи советское правительство вновь объявило гомосексуализм преступлением [567] Engelstein L. Soviet Policy toward Male Homosexuality: Its Origins and Historical Roots // Journal of Homosexuality. 1994. Vol. 25. No. 3–4. P. 155–178. Закон, вновь признавший мужской гомосексуализм преступлением, был составлен в 1933 году и опубликован в марте 1934 года. См.: Источник. 1993. № 5–6. С. 164–165. . Дэн Хили отмечает, что повторная криминализация мужеложства совпала с кампанией советского руководства по чистке городов от «общественных аномалий» и кампанией в поддержку гетеросексуальной семьи [568] Healey D. Homosexual Desire in Revolutionary Russia: The Regulation of Sexual and Gender Dissent. Chicago, 2001. Р. 182–190. Хили в том числе пишет о яростной пропагандистской войне между фашизмом и коммунизмом, в ходе которой обе стороны обвиняли друг друга в гомосексуализме и по итогам которой у советских чиновников возникла ассоциация между гомосексуализмом и фашизмом. . В 1936 году нарком юстиции Николай Крыленко назвал гомосексуалистов деклассированным мусором из отбросов общества и заявил, что им не место в обществе рабочих, предпочитающих нормальные отношения между полами и строящих общество на здоровых принципах [569] Советская юстиция. 1936. № 7. Цит. по: Riordan J. Sexual Minorities: The Status of Gays and Lesbians in Russian-Soviet-Russian Society // Women in Russia and Ukraine. Р. 160. . Таким образом, в поощрении семьи следует видеть часть более масштабной работы советского правительства, стремившегося сделать гетеросексуальность и продолжение рода обязательными — в интересах государства и общества в целом.

Вопреки ожиданиям политических вождей СССР и других стран запрет абортов, стимулирование рождаемости и законы в поддержку семьи не помогли повысить фертильность ни в одной стране. В Испании рождаемость в 1930–1940-е годы оставалась невысокой и повысилась (впрочем, весьма незначительно) только с улучшением экономических показателей в 1950–1960-е. Нет никаких данных о том, что испанские женщины вообще принимали всерьез государственную пропаганду, твердившую о материнстве как об их биологическом назначении [570] Nash M. Pronatalism and Motherhood in Franco’s Spain. P. 174. . В нацистской Германии, где были внедрены самые суровые репрессивные меры против абортов, рождаемость несколько выросла в период с 1933 по 1936 год, но затем перестала расти, так и не достигнув уровня конца 1920-х. И даже это незначительное увеличение фертильности было связано скорее с экономическим улучшением, чем с политикой поддержки рождаемости. Несмотря на нацистское прославление семьи, несмотря на денежные выплаты многодетным семьям, число семей с четырьмя детьми и более в нацистскую эпоху уменьшилось. Мало того, драконовские законы о запрете абортов не смогли помешать незаконным абортам, число которых достигало миллиона в год [571] Bock G. Antinatalism, Maternity, and Paternity in National Socialist Racism. P. 245; Pine L. Nazi Family Policy. Р. 181; Koonz С. Mothers in the Fatherland. P. 187. .

Советская кампания поддержки рождаемости тоже не дала особого эффекта. В правительственных докладах утверждалось, что люди «горячо приветствуют» закон о запрете абортов, а некоторые женщины, получившие выплаты за детей, действительно написали письма, в которых благодарили Сталина и обещали рожать еще [572] ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 18а. Д. 2753. Л. 15, 22, 26, 35. Свидетельства, собранные в ходе обсуждения Конституции 1936 года, указывают, что даже еще до выделения повышенных денежных средств для матерей, многие, и в первую очередь крестьяне, просили о финансовой помощи большим семьям. См.: Там же. Ф. 3316. Оп. 40. Д. 18. Л. 117. . Но на практике большинство советских женщин отнюдь не приветствовали новый закон. Запрет на прерывание беременности привел к огромному количеству нелегальных абортов. В докладах Наркомата здравоохранения от октября и ноября 1936 года перечислялись тысячи случаев госпитализации женщин после плохо выполненных криминальных абортов. В 1937 году в больницах было осуществлено 356 200 прерываний беременности, а в 1938-м — 417 600, но только 10 % из них были вполне легальны, остальные же представляли собой лишь доделывание работы после неудачно проведенных криминальных абортов [573] Там же. Ф. 5446. Оп. 18а. Д. 2753. Л. 85; РГАЭ. Ф. 1562. С. ч. Оп. 329. Д. 407. Л. 22–25. В другом докладе 1937 года отмечалось, что 323 438 случаев незаконченных абортов, которые пришлось доделывать в больницах РСФСР, очевидным образом указывают на огромную массу подпольных абортов. См.: ГАРФ. Ф. А-482. Оп. 29. Д. 5. Л. 9. . Советское правительство приняло меры к выявлению тех, кто осуществлял нелегальные аборты: в 1937 году было арестовано и приговорено к тюремному заключению 4133 таких человека. В соответствии с законом те, кто был уличен в проведении аборта, приговаривались минимум к двум годам тюрьмы [574] Советская юстиция. 1936. № 34. С. 16; РГАЭ. Ф. 1562. С. ч. Оп. 329. Д. 407. Л. 25; ЦАГМ. Ф. 819. Оп. 2. Д. 27. Л. 12–15. Те, кто осуществил несколько абортов, часто приговаривались к четырем и более годам тюремного заключения. . Но, несмотря на все усилия властей, выяснилось, что поймать подпольных мастеров аборта очень нелегко, поскольку женщины, оказавшиеся в больнице после неумелой операции, редко соглашались сотрудничать с милицией [575] В 1938–1940 годах количество судебных преследований за аборты снизилось. И в целом, несмотря на рост числа обвинительных приговоров в 1941 году, криминализация абортов оказалась, если процитировать одного из ведущих ученых, «на редкость неэффективным расширением уголовного права» ( Solomon Р. Jr. Soviet Criminal Justice under Stalin. P. 220–221). . В ходе устных бесед Дэвид Рэнсел обнаружил, что практически в каждой русской деревне имелся человек, осуществлявший нелегальные аборты, да и самостоятельно произведенное прерывание беременности было нередким явлением [576] Ransel D. L. Village Mothers. Р. 71–72. .