Дэвид Хоффманн - Взращивание масс. Модерное государство и советский социализм, 1914–1939

Подобное отношение партийных деятелей и специалистов-медиков проложило путь для более репрессивной политики в сфере секса, начавшейся в 1930-е годы. В годы «Великого перелома» социальная венерология разделила участь социальной гигиены, и открытая дискуссия о сексе и сексуальном поведении прекратилась. Журнал Государственного венерологического института начал публиковать статьи о медицинской статистике, диагнозах и способах лечения. Таким образом, пылкие теоретические дискуссии середины 1920-х годов закончились, а на смену им пришел более практичный — и построенный на принудительности — подход к сексуальным проблемам. В годы первой пятилетки чиновники здравоохранения решили прежде всего побороть венерические болезни на заводских стройках и призвали рабочих направить всю энергию, в том числе сексуальную, на индустриализацию [527] Bernstein F. L. The Dictatorship of Sex. Р. 185–187. . Но было бы ошибкой считать, что этот поворот покончил с попытками рационализировать половую жизнь и продолжение рода. Как отмечает Фрэнсис Бернштейн, в 1930-е годы в некотором роде был реализован именно тот идеал сексуальной нормы, какой представлялся сексологам: сексуальное воздержание, если речь не идет о продолжении рода, борьба с извращениями и торжество интересов общества, его потребностей в воспроизводстве, над интересами личности [528] Ibid. P. 5–8, 190–192. . В 1930-е годы советское правительство уже не позволяло обсуждать половые отношения ни ученым, ни обществу. Однако именно в это время оно особенно активно навязывало нормы сексуального поведения и репродуктивного здоровья, опираясь не столько на просветительство, сколько на полицейские меры.

Когда воспроизводство населения стало считаться компетенцией государства, политические деятели самых разных стран начали оказывать материальную поддержку матерям. Самые разные люди, от государственных чиновников и врачей до членов женских организаций и религиозных групп, агитировали за увеличение государственной поддержки матерям. Хотя политика социальной помощи материнству и ее стратегия в разных странах заметно различались, в целом возобладала тенденция к обширной государственной помощи и пропаганде материнства. Советская политика вполне вписывалась в этот международный тренд, хотя и имела свои особенности, в том числе гендерное конструирование, подчеркивавшее двойную роль женщины — как матери и как работницы.

Государственная поддержка и коллективная ответственность за матерей и детей означали существенное отступление от либеральных принципов как в Великобритании, так и во Франции. Уже в конце XIX столетия ряд социальных реформаторов задались вопросом, насколько капиталистическая система заработной платы обеспечивает благополучие матерей и детей. Социальные реформаторы заявили, что рынок, определяющий заработную плату, не принимает во внимание, сколько детей растет в семье, а значит, игнорирует в вопросе заботы о детях интересы общества в целом. В XX веке подобные взгляды стали еще более популярны. Ведущая английская феминистка Элеанор Рэтбоун указывала, что при начислении зарплат не учитывается то, что у разных семей могут быть разные потребности, и рекомендовала вводить системы помощи многодетным семьям, чтобы уравновесить затраты на продолжение рода. Кроме того, она отмечала, что выплаты матерям станут компенсацией за их неоплачиваемый труд в домашнем хозяйстве и воспитании детей. Французский публицист Фернан Бовера, отнюдь не будучи феминистом, но считая, что дети являются коллективным ресурсом всего общества, пришел к весьма сходным выводам. Он отметил, что перераспределение дохода от бездетных людей к тем, кто стал родителями, — дело справедливое и необходимое, поскольку у какой бы пары ни родились дети, они укрепят хозяйственную и военную мощь Франции [529] Pedersen S. Family, Dependence, and the Origins of the Welfare State: Britain and France, 1914–1945. New York, 1993. P. 2–4. .

Первая мировая война дала дополнительный толчок к введению социальной помощи матерям. Хотя Немецкая лига по защите матерей уже до войны требовала страхования по материнству и создания учреждений по уходу за детьми, пришлось ждать 1916 года, чтобы правительство Германии наконец ввело существенные выплаты матерям [530] Quine M. S. Population Politics in Twentieth-Century Europe. Р. 105–106; Usborne C. The Politics of the Body in Weimar Germany. P. 20–21. . В начале 1920-х годов различные схемы поддержки семей были созданы во Франции и в Бельгии (благодаря государственным указам или частной инициативе работодателей), а также в Австрии (благодаря коллективным договорам) [531] Pedersen S. Family, Dependence, and the Origins of the Welfare State. P. 4. Японское правительство в 1937 году опубликовало Закон о защите матери и ребенка, предоставив помощь нуждающимся матерям. См.: Otsubo S. Eugenics in Imperial Japan. Ch. 6; Dower J. War without Mercy. P. 271. . В межвоенный период различные государства внесли правку в Налоговый кодекс с целью вознаградить семьи с детьми и наложить взыскание за бездетность. С 1920 года французское правительство повысило на 25 % подоходный налог для мужчин и женщин старше тридцати лет, не состоящих в браке, и на 10 % — для пар, остававшихся бездетными после десяти лет брака. В 1927 году Муссолини ввел налог на холостяков, платить который обязаны были неженатые итальянские мужчины в возрасте с двадцати пяти до шестидесяти пяти лет [532] Quine M. S. Population Politics in Twentieth-Century Europe. Р. 71; Ipsen C. Dictating Demography. Р. 73. . Кроме того, Италия и Франция начали выплачивать премии за деторождение, чтобы люди были заинтересованы заводить детей. В 1935 году правительство Италии приняло решение оказывать помощь многодетным итальянским семьям и выплачивать премии военнослужащим и гражданским чиновникам за рождение каждого нового ребенка. В 1939 году французский Семейный кодекс ввел премию в несколько тысяч франков за первенца, который родится в первые два года брака [533] Quine M. S. Population Politics in Twentieth-Century Europe. Р. 79; Offen К. Body Politics. P. 138, 150; Horn D. G. Social Bodies. P. 89–90. . Правительство нацистской Германии с 1935 года тоже начало оказывать денежную помощь многодетным семьям, но ограничило ее «наследственно здоровыми» немецкими семьями. Таким образом, на практике нацисты проводили селективное стимулирование рождаемости, поощряя воспроизводство только тех людей, которых они считали физически и расово подходящими [534] Pine L. Nazi Family Policy. P. 109. О нацистской политике в сфере стимулирования рождаемости см. ниже раздел, посвященный евгенике. .

Советское правительство использовало финансовые стимулы, сходные с теми, что применялись во Франции и в Италии. Тот самый закон, который запрещал аборты, вместе с тем вводил систему ежегодных выплат для многодетных женщин. Те, у кого было свыше шести детей, ежегодно получали 2 тысячи рублей за каждого ребенка после шестого, а те, кто имел свыше десяти детей, — 5 тысяч при рождении нового ребенка после десятого и 3 тысячи ежегодно. Эти выплаты вызвали мгновенную реакцию женщин, у которых было семь и более детей. Местные чиновники оказались завалены запросами от женщин, по большей части крестьянок, имевших право на получение выплат [535] Собрание законов и распоряжений Рабоче-Крестьянского Правительства СССР. 1936. № 34. 21 июля. С. 511; ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 18а. Д. 2753. Л. 4. Советское правительство было вынуждено выделить в 1936 году 35 миллионов рублей только на эти выплаты (см.: Там же. Л. 31). . Важно отметить, что советское правительство поощряло рождаемость среди всех слоев населения, без учета классовых или этнических различий. Правительственный доклад от ноября 1936 года уточнял, что матери семи и более детей должны получать выплаты вне зависимости от своего социального происхождения, даже в том случае, если их мужья были арестованы за контрреволюционную деятельность [536] ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 18а. Д. 2754. Л. 32. . Таким образом, советская власть поощряла воспроизводство даже тех, кого считала классовыми врагами.