Александр Полещук - Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи

Помимо столовой и магазина, на первом этаже Дома правительства размещались почтовое отделение, детский сад и ясли, амбулатория, сберкасса, библиотека, прачечная, парикмахерская. Клуб тоже был свой. И только чтобы посмотреть новый советский фильм в кинотеатре «Ударник», примыкающем к домовладению с южной стороны, надо было совершить небольшой переход по улице. Въезды и входы во двор, где били фонтаны и благоухали клумбы, охранялись. И в подъездах несли круглосуточную вахту вооружённые вахтёры, пропускавшие гостей к лифту только по телефонному указанию хозяев.

В дневнике Димитрова записи о личной жизни выглядят сиротливо среди описания событий исторических. Упоминаются редкие семейные выезды к Червенковым и Коларовым. С 1939 года, когда несколько разрядилась гнетущая атмосфера ежовщины, круг гостей, бывавших у Димитровых по выходным дням, заметно расширился. Чаще всего к обеду или к ужину приглашали Елену и Вылко с детьми, изредка приезжала из Подлипок Елизавета Ефимовна с дочкой Ольгой (после смерти Николы Димитрова в сибирской ссылке она замуж так и не вышла). Бывали у Димитровых сёстры Стелла и Наташа Благоевы, Васил и Цветана Коларовы и другие болгары, с которыми можно было обменяться фразами на родном языке, поймать радиоволну, доносившую балканские мелодии, перенестись в мыслях на родину, где остались мать, сестра и братья. Георгий Михайлович знал, что Магдалина и Стефан, так же как и его братья, не оставляли матушку Парашкеву без внимания и заботы. Сам он посылал ей по своим каналам краткие весточки и деньги. О Любице в общих разговорах Димитров предпочитал не упоминать — то была часть его сугубо личной жизни. Только после поездок на Новодевичье кладбище к знакомой стене колумбария в дневнике появлялись лаконичные записи: «Был в крематории (Люба)».

По-семейному, с жёнами, приходили Тольятти, Мануильский, Куусинен. Иногда Георгий Михайлович приглашал целую группу приехавших из-за границы партийных деятелей. Разумеется, продолжительные застолья не обходились без обсуждения международных проблем. «Царившая на таких встречах атмосфера искреннего товарищества и дружеской простоты незабываема, — вспоминала спустя десятилетия Фаня Георгиевна Димитрова. — В кабинете Георгия Михайловича или за общим столом в столовой кипели страстные споры, прерываемые взрывами смеха после чьей-нибудь удачной остроты. Но, как бы ни расшумелось многоязыкое общество, стоило только заговорить Димитрову, как наступала уважительная тишина, нарушаемая лишь голосами добровольных переводчиков».

Рождение сына Мити и появление Фани внесло в жизнь супругов новые эмоции и приятные заботы. Митя рос смышлёным, подвижным ребёнком, родители в нём души не чаяли и, конечно, баловали его. Фаня не сразу привыкла к своему новому положению. Она тосковала по матери и отцу, дичилась, уединялась в своей комнате. Георгий Михайлович старался приободрить её, рассказывал, как отважно сражаются с японцами китайские товарищи и какую ответственную работу выполняет в Китае её отец. В 1939 году Фаня пошла в школу. Учёба давалась ей легко, она сразу вышла в число отличников.

У Розы Юльевны появилась подруга — Зинаида Гавриловна, вдова Григория Константиновича Орджоникидзе. А вся родня Рози осталась за границей, и это внушало тревогу. В 1940 году Димитров обратился к наркому Берии с просьбой разрешить въезд в Советский Союз родственников жены «смешанного моравско-еврейского происхождения». Просьба была удовлетворена, и родня Розы Юльевны постепенно перебралась в Москву. «Приехали мать, сестра и племянница Рози (Генриетта, Дора, Ильза), — записывает Димитров 29 мая 1941 года. — Потрясающие рассказы о положении евреев в Чехословакии и Австрии». Братья Розы, Артур и Бено, приехали с семьями раньше. Первого июня все Флейшманы собрались у Димитровых. «Радостная атмосфера в доме», — не преминул зафиксировать это событие Димитров.

Для свободного времяпрепровождения у Георгия Михайловича оставалось мало возможностей. Посещение спектаклей и концертов, как правило, было связано с участием в каких-либо мероприятиях. Пожалуй, лишь домашние киносеансы, нередко с приглашением гостей, можно назвать его любимым развлечением. В 1930-е годы такие просмотры отечественных новинок и заграничных фильмов были очень популярны в высших кругах советского общества.

Заболевания, особенно простудные, вынуждали Димитрова оставаться дома, но и такие дни он предпочитал проводить не в кровати, а за работой в домашнем кабинете. Главными предметами обстановки здесь были обширный стол и библиотека. На столе находилось всё необходимое для полноценной работы: тяжёлый чернильный прибор с литым бронзовым самолётиком между чернильницами, бронзовая же настольная лампа с круглым абажуром, набор остро заточенных карандашей, стопа бумаги, простые и автоматические ручки, «вечный» календарь, в окошках которого менялись названия месяцев и дней недели на болгарском языке. Два аппарата — городской и правительственной связи — стояли под рукой на телефонном столике. Самые важные телефонные номера из особой записной книжки Димитров знал на память: Сталин — 22–43, Молотов — 21–24.

Две стены кабинета занимали застеклённые книжные шкафы. Библиотека, начатая в Москве с нуля, быстро комплектовалась общественно-политической и художественной литературой преимущественно на русском языке; среди книг было немало экземпляров с дарственными надписями авторов. Высокий общественный статус и солидный возраст не мешали Димитрову постоянно черпать новые знания из книг. Одно из интересных свидетельств самостоятельных занятий Димитрова той поры — «Грамматика русского языка» Бархударова и Досычевой (1938) с многочисленными подчёркиваниями прилежного ученика.

Кабинет меньшего размера, так же оборудованный двумя телефонами и всем необходимым для работы, был устроен на даче в усадьбе Мещерино, неподалёку от Горок Ленинских. Помимо главного дома, сооружённого еще в XIX веке купцом Мещериным, здесь были подсобные постройки, теплица и оранжерея, сад с фруктовыми деревьями и ягодниками. Роза Юльевна увлекалась домашним консервированием; по воспоминаниям Фани Димитровой, в подвале особняка стояли стеллажи с рядами «закруток». Липовые аллеи, беседки и обширный смешанный лес дополняли облик типичной русской усадьбы. Так же, как и в Москве, обслуживающий персонал заботился о бытовой стороне жизни, охрана несла неусыпную службу, а «линкольн-зефир» и «кадиллак» готовы были в любой момент отправиться в путь по делу, не терпящему отлагательства.

В Мещерине Георгию Михайловичу удавалось бывать далеко не каждый выходной день. Когда выпадала такая удача, непременно устраивалась большая прогулка по дорожкам парка. Начальник личной охраны, майор товарищ Кухиев, держась на некотором расстоянии, не упускал из виду своих подопечных.