Александр Полещук - Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи

Десятый пленум ИККИ (июль 1929 года) призвал компартии сосредоточить усилия на борьбе с правым оппортунизмом, и это придало «молодым» ещё больше уверенности в своей правоте. На II пленуме ЦК БКП, нелегально проходившем в Берлине с 15 августа по 23 октября 1929 года, отчёт о работе Загранбюро сделал Нскров. В ходе прений обвинения в адрес «носителей социал-демократических традиций теснячества» посыпались вновь. Коларов и Димитров были названы скрытыми оппортунистами. Одно из самых смехотворных и несуразных обвинений звучало так: «Димитров не является истинным большевиком, потому что во время Сентябрьского восстания провозгласил лозунг рабоче-крестьянского правительства, а не лозунг советской власти». Попытки Димитрова наладить сотрудничество с левыми земледельцами были дезавуированы. Возобладала авантюристическая задача внедрения коммунистов в организации земледельцев для того, чтобы захватить или развалить их. Прозвучали заявления о необходимости непосредственной подготовки революционного переворота, включая развязывание террористических действий.

Не обошлось без оргвыводов. Коларов, обвинённый в скрытом оппортунизме и нежелании бороться с «правыми», вынужден был под угрозой исключения из партии выступить с самокритикой. На посту редактора журнала «Комунистическо знаме» его заменил Нскров. Вопреки протестам Георгия Димитрова, заместителем Коларова как представителя БКП в Исполкоме Коминтерна назначили Георгия Ламбрева. Таким образом, неопытные, радикально настроенные молодые активисты заняли ключевые позиции в руководстве партии. Политическим секретарём ЦК (термин «Внутренний ЦК» ушёл в прошлое) стал Никола Кофарджиев. Идеологическое и политическое руководство партией перешло от Загранбюро к ЦК и его Политбюро, находящимся в стране.

Как и следовало ожидать, после пленума Нскров в пространной записке известил ИККИ о больших политических разногласиях в руководстве партии, напирая на опасность отклонения БКП от «правильной коминтерновской линии» и появления в ней «фракционной группировки». Коларов отверг обвинения в столь же пространном «Особом мнении». Димитров также выступил с объёмным заявлением, в котором детально проанализировал развитие партии в последние годы. Он настаивал на том, чтобы испытанные партийные кадры возвращались в Болгарию на подпольную работу и потребовал исключить «левых сектантов» из партии или, по крайней мере, убрать из руководства. Точно так же и «молодые» настаивали на устранении Димитрова. Вся эта история породила острую личную неприязнь, психологическую несовместимость двух групп партийных активистов.

Исполком Коминтерна, вновь оказавшийся в роли судьи-примирителя, в августе 1930 года обсудил болгарский вопрос. Политсекретариат ИККИ негативно оценил работу Загранбюро и принял решение переместить его из Берлина в Москву. В принятых по итогам обсуждения «Директивах партийному руководству» ИККИ указал, что всё руководство деятельностью партии не только в стране, но и за рубежом необходимо сосредоточить в руках Политбюро, которое станет отныне направлять работу Загранбюро. Учитывая конфликт между Коларовым и Искровым, в состав ЗБ был введён в качестве арбитра заведующий Балканским лендер-секретариатом ИККИ Бела Кун, один из сторонников концепции нового революционного наступления. Димитрова назначили кандидатом в члены Загранбюро.

Это было крушение надежд. Заграничный партийный центр стал ещё дальше от Болгарии, а сам Димитров — далеко от партийного центра. Он перестал участвовать в практической работе ЗБ, но переписывался с Коларовым по всем текущим партийным вопросам. Правда, на Димитрова возложили руководство техническим пунктом ЦК БКП в Берлине. Опасаясь, как бы он не создал параллельный партийный центр, Искров старательно сформулировал круг задач технического пункта, который должен был обеспечивать связь между нелегальным ЦК в Болгарии и Загранбюро в Москве.

Скромный пост не смущал нашего героя. Во имя служения идее и делу он готов был выполнять любую работу в любой ситуации. В его письме от 12 октября 1930 года, адресованном Загранбюро, нет и следа недавних ожесточённых схваток. В деловом тоне Димитров обрисовывает функции, организацию работы, состав сотрудников обновляемого партийного технического пункта и даже предлагает «сократить до возможного минимума» расходы на его содержание, поскольку собирается привлечь к работе «двух товарищей из берлинской группы бесплатно». Письмо заканчивается в духе партийной этики: «С товарищеским приветом — ваш Виктор».

Единственным постоянным функционером на зарплате в техническом пункте стал Антон Иванов (Осман). Он обеспечивал для болгарских политэмигрантов паспорта и соответствующую экипировку, назначал явки, подбирал конспиративные квартиры и выполнял другие задания {112} . Но Иванова вскоре отозвали в распоряжение ИККИ, а на его место прислали Георгия Ламбрева. Димитров лишился последнего единомышленника и близкого сотрудника.

После ликвидации венской штаб-квартиры БКП Георгий перевёз Любу в Москву. Он надеялся, что там ей станет спокойнее, она сможет подлечиться. В Вене у Любы участились нервные срывы перед каждым его опасным рейдом в другую страну. Участились также вспышки ревности. Образ «той женщины» из восемнадцатого года продолжал её преследовать, и моральные страдания медленно, но неуклонно подтачивали хрупкую психику. Очевидно, она догадывалась, как может догадываться только любящая женщина, о неискренности мужа. Георгий Димитров, не принадлежавший к категории революционеров-аскетов, действительно отвечал взаимностью на проявлявшееся к нему внимание женщин, а порой и сам искал такого внимания. Судьба изредка одаривала его теми радостями, без которых темпераментный и полный сил мужчина не ощущает всей прелести и полноты бытия в неполные пятьдесят лет. Общая линия жизни супругов расходилась всё больше — охлаждение росло, чувства таяли. Оставалась лишь жалость к Любе и сознание долга перед дорогим человеком, попавшим в беду…

Надо заметить, что в СССР «проблема пола» занимала в то время значительное место в общественных дискуссиях, что, разумеется, отразилось на сексуальном поведении мужчин и женщин. Разрушение устоев старого мира произошло не только в сфере идеологии и экономической жизни, но и в сфере морали. Концентрированным выражением свободных взглядов на любовь стала «теория стакана воды», предложившая уравнять сексуальный контакт с удовлетворением любого другого физиологического желания, вроде утоления жажды. Советский закон о семье и браке, принятый только в 1926 году, был весьма либерален, что подтверждают многократно описанные в литературе моментальные регистрации брака и развода. Прозвучавший ещё до революции призыв Владимира Маяковского «Долой ваш строй, долой вашу любовь, долой ваше искусство!» пришёлся по вкусу не только революционной молодежи и служителям муз; весьма свободные нравы распространились и в коммунистической среде. Даже в конспиративном коминтерновском «Люксе» чекисты время от времени проводили облавы, чтобы выловить неведомо как проникших туда «временных жён».