Александр Полещук - Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи

Иной точки зрения придерживались высшие чиновники старой выучки. Грубая прямолинейность нацистских выскочек особенно претила министру иностранных дел барону фон Нейрату. Он считался с тем, что движение за освобождение оправданных судом болгар приняло широкий размах, о чём сообщали в МИД германские дипломатические представители отовсюду — от Греции до США. Дело дошло до того, что уже и в правительственных кругах ряда стран зрело возмущение «нецивилизованными действиями» рейхсканцлера, а ведь новый режим нуждался в международном признании. Примерно так обосновал фон Нейрат в разговоре с Гитлером необходимость скорейшей высылки болгар. Но Геринг, считавший Димитрова не только политическим, но и личным врагом, продолжал задуманную интригу.

Время шло, а положение «оправданных, но не освобождённых» не менялось. Разумеется, не в правилах Димитрова было пассивно ждать развязки, не попытавшись воздействовать на ход событий. Надо было добиваться экстрадиции в Болгарию или, если не удастся, — в другую страну. Например, в Чехословакию или во Францию. Он был уверен, что троих болгар примет и Москва, но оставлял этот вариант на самый крайний случай.

Ещё до оглашения приговора Димитров обратился к своему адвокату с просьбой «возбудить как можно скорее от моего имени ходатайство в болгарском посольстве в Берлине о паспорте или пропуске для въезда в Болгарию». Ответ Тейхерта поступил только 28 декабря: просьба не может быть выполнена, так как выходит за рамки его адвокатских полномочий. Тогда Димитров сам известил телеграммой премьер-министра Болгарии Николу Мушанова о своём намерении возвратиться на родину при условии обеспечения ему личной безопасности и публичного характера возможного судебного процесса. Одновременно Димитров забрасывал министра внутренних дел Германии Вильгельма Фрика требованиями решить вопрос об экстрадиции.

Третьего января болгарское правительство информировало Берлин, что оснований для высылки Димитрова и его товарищей в Болгарию нет, так как они утратили болгарское гражданство, поскольку жили за границей по подложным паспортам. Позднее троих болгар отказались принять Франция и Чехословакия.

На совещании в Министерстве внутренних дел было констатировано, что болгар целесообразно как можно скорее выслать из Германии, поскольку появился подходящий момент: полпредство СССР 1 января сообщило в германский МИД о готовности предоставить им въездные визы. Единственным, кто возражал против такого решения, был Рудольф Дильс. Он огласил мнение Геринга: если Димитров окажется на свободе, то, «благодаря своей интеллигентности станет одним из самых яростных противников национал-социалистской Германии». Посему, считал Геринг, его следует поместить в концентрационный лагерь, где он будет обречён на прозябание в полном забвении, когда успокоится зарубежное общественное мнение. Начальник штаба СА Эрнст Рём и рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер солидаризировались с Герингом. Разумеется, Геринг не исключал и более радикального решения — убийства болгар «при попытке к бегству». Именно таким способом расправились с арестованным членом ЦК КПГ Ионом Шером {150} .

Советский полномочный представитель в Германии Л. М. Хинчук сообщил 22 декабря 1933 года в Наркомат иностранных дел: «В здешних американских кругах подтверждают сообщение Рейтер о намерении нацистов убить Димитрова якобы при попытке к бегству при высылке его из Германии по дороге к границе». О вероятности такого исхода писал также бывший американский посол в Германии Уильям Додд в мемуарах, изданных в СССР в 1961 году.

Январские дневниковые записи Димитрова скудны, но, как прежде, постоянны: свидания, газеты, безответные письма полицейским чинам. Среди этого однообразия выделяется короткая строчка: «Люббе казнён…» Случилось это 10 января. Несчастному голландцу отрубили голову. О судьбе Торглера в дневнике ничего нет [60].

Видимо, в одном из январских писем Димитров объявил Анни Крюгер о прекращении отношений с ней. Ответное письмо с упрёками в предательстве нашло его уже в Берлине [61].

Переезд состоялся 2 февраля. Димитров записал:

«— В открытом автомобиле (один капитан и шесть вахмистров) в шубах — из Лейпцига в Берлин (9¼ — 3½).

— В полицейской тюрьме политической полиции (напротив прусского ландтага). Снова в одиночке! До каких пор? Вероятно, скоро экстернирование…»

Но неопределённость ситуации сохранялась, подогревая тревогу: «Ни слова о том, что дальше собираются делать с нами!»

Димитрову разрешили дать интервью корреспонденту датской газеты «Берлингске тиденде» барону Шафалитски в присутствии нескольких полицейских чиновников. Лояльный к германскому режиму титулованный журналист предварительно согласовал с советником уголовной полиции Геллером десять вопросов, которые он собирался задать. Однако Димитров, как сообщил Дильсу в докладной записке Геллер, «не ожидая отдельных вопросов, высказывался по своему обыкновению импульсивно, но в рамках допустимого». Когда барон удалился, Димитров пригрозил Геллеру через известное время объявить голодовку, если не будет прекращено его «моральное истязание».

Шли дни, но в судьбе болгар ничего не менялось, за исключением того, что им разрешили проводить днём некоторое время вместе. Рабочая запись полицейского чиновника Рабена от 20 февраля свидетельствует, что Димитров продолжал работать: «Лампа — более сильная (лампа над столом)… Библиотека. Стенограммы болгарского парламента».

А неутомимый Рудольф Дильс продолжал изыскивать способы удержания болгар в Германии. Он понимал, что если даже удастся добиться от Советского правительства обещания не использовать «случай Димитрова» в антинацистской пропаганде, это будет не более чем бумажка. Сообщения газет о задержании в СССР германских подданных по обвинению в экономическом шпионаже подсказали Дильсу новый ход: устроить межгосударственный обмен. «Если моё предложение будет одобрено, — написал он Герингу, — переговоры будут продолжаться, вероятно, недели и даже месяцы».

На самом деле ход событий резко ускорился, и развязка оказалась совсем иной. Во время очередного свидания 16 февраля мать и сестра сообщили Димитрову, что он, Попов и Танев получили советское гражданство. В тот же день Дильс доложил Герингу свой план обмена трёх болгар на «лиц, которые находятся в тюрьме в России и за которых германское правительство несёт ответственность».

Семнадцатого февраля британская «Дейли мейл» опубликовала интервью с Адольфом Гитлером. На вопрос корреспондента, будут ли освобождены трое болгар, рейхсканцлер уверенно ответил: «Суд сказал своё слово, и приговор будет исполнен. Эти люди будут освобождены и выдворены из пределов Германии». Узнав об этом из немецкой печати, Димитров поспешил обрадовать своих товарищей, но радость оказалась преждевременной. Явился Дильс с неожиданным известием: «Вы будете освобождены, но когда — зависит от меня. Может, через шесть недель».