Сабин Дюллен - Уплотнение границ

В общении с балтийскими странами тоже стал доминировать угрожающий тон. 28 марта Литвинов вручил представителям Эстонии и Латвии в Москве непубличную декларацию. В тот момент она была воспринята кем-то в качестве односторонней гарантии защиты балтийских стран со стороны Советского Союза на случай агрессии. В этом документе, однако, можно увидеть и угрозу для территориальной целостности этих стран. Советский Союз заявлял, что не сможет остаться безучастным наблюдателем в случае роста экономического или политического влияния Германии, которое выразится в предоставлении торговых концессий или территориальных уступок [774] Эти заявления последовали за выдвинутым Германией и принятым Литвой ультиматумом по поводу Мемеля (ДВП 1939. Т. 1. С. 231–232). . Схожее предупреждение получила 27 марта и Румыния после подписания экономического соглашения с Германией. В этой ноте, составленной после встречи Литвинова со Сталиным, советское правительство требовало разъяснений по поводу свободных зон, предусмотренных новым договором. В ноте использовалась та же формулировка, что и в заявлении в адрес балтийских государств: «…мы не могли бы оставаться безучастными зрителями допущения господства какого-либо агрессивного государства в Румынии и создания каких-либо опорных точек вблизи нашей границы или в черноморских портах» [775] Германско-румынское экономическое соглашение, подписанное 23 марта, давало Германии монополию на добычу румынской нефти. Литвинов назвал его «соглашением порабощения» (М. Литвинов – И. Сталину, 27 марта 1939 г. // Там же. С. 230). . В беседах с французами и англичанами весной – летом 1939 года расширение зоны безопасности еще вписывалось в концепцию взаимопомощи. Литвинов, а затем Молотов безуспешно требовали предоставить советским войскам право на проход через Виленский коридор, Галицию и Румынию, а также гарантировать помощь балтийским странам [776] М. Литвинов – И. Сталину, 17 апр. 1939 г.; Предложения М. Литвинова Уильям Сидсу, послу Великобритании в СССР // ДВП 1939. Т. 1. С. 283. . Сам Молотов был убежден в необходимости отдельного договора о помощи с участием Турции [777] Телеграмма В. Молотова поверенному в делах в Турции, 15 апр. 1939 г.; телеграмма В. Молотова В. Потемкину в Анкару, 3 мая 1939 г. // ДВП 1939. Т. 1. С. 278, 328–329. . Ни один из этих трех вопросов не был решен летом 1939 года во время трехсторонних переговоров, которые были прерваны в середине августа после очередного отказа Польши разрешить проход через свою территорию войскам Красной армии.

Советские намерения с особой ясностью проступили в понятии «косвенная агрессия», которое 3 июля Молотов предложил вставить в проект трехстороннего соглашения. В этом понятии упорядочивались механизмы, присутствовавшие в пограничных соглашениях. В Лондонских конвенциях 3–4 июля 1933 года, ставших воплощением концепции ненападения, перечислены запрещенные акты агрессии. Наряду с такими классическими ситуациями, как объявление войны, вторжение, нападение вооруженных сил, морская блокада, пятый пункт конвенции упоминал более двусмысленный случай, пришедший из опыта Гражданской войны и уже отчасти связанный с «косвенной агрессией»: «…поддержку, оказанную вооруженным бандам, которые, будучи образованными на его территории, вторгнутся на территорию другого Государства, или отказ, несмотря на требование Государства, подвергшегося вторжению, принять на своей собственной территории все зависящие от него меры для лишения названных банд всякой помощи или покровительства» [778] Конвенция об определении агрессора, 4 июля 1933 г. // ДВП СССР. Т. 16. С. 403–406. . В отмеченном имперским и колониальным опытом международном праве того времени это описание приграничного «суперинцидента» отсылало к праву на вторжение, опирающемуся на идею существования государств, неспособных поддержать порядок на своей территории. Заметим, что в истории Российской империи также были известны случаи применения права вторжения на соседнюю территорию для поддержания там порядка. Однако добавленное советскими юристами понятие «отказа» принять меры по борьбе с бандами отсылало к совсем иному идеологическому горизонту [779] См. сделанный по горячим следам анализ: Schwartz A. Les systèmes pour la paix et le Protocole de Londres des 3 et 4 juillet 1933 sur la definition de l’agresseur [Université de Poitiers, Faculté de droit], Thèse pour le doctorat, Poitiers, Impr. de l’Action intellectuelle, 1934. Р. 59–60. . Речь шла о большевистском подходе к международному праву, который в июле 1939 года развивал Молотов.

По мнению нового наркома иностранных дел, механизм помощи должен был вступать в силу,

если одна из этих трех держав будет вовлечена в военный конфликт с каким-нибудь европейским государством в результате либо агрессии, направленной этим государством против одной из трех держав, либо агрессии, прямой или косвенной, направленной этим государством против какой-либо европейской страны, независимость или нейтралитет которой одна из трех заинтересованных держав признает для себя обязательным защищать против такой агрессии.

Затем Молотов давал следующее определение «косвенной агрессии»: «внутренний переворот или поворот в политике в угоду агрессору». Это определение дополнялось списком стран, которые могла затронуть «косвенная агрессия»: Эстония, Финляндия, Латвия, Польша, Румыния, Турция, Греция, Бельгия [780] Ответ В. М. Молотова на последние франко-британские предложения, 3 июля 1939 г. // Год кризиса. Т. 2. С. 80–81. . В поддержку своего тезиса он приводил два примера: во-первых, согласие президента Чехословакии Эмиля Гахи на оккупацию своей страны и ее превращение в германский протекторат (15 марта), во-вторых, нацификация Данцига, где немцы стали настоящими хозяевами. Кстати, стоит отметить роль, которую играли приграничные инциденты в росте напряженности между властями вольного города и польским правительством: например, инцидент в Кальтхофе на границе между Данцигом и Восточной Пруссией 20 мая 1939 года и гибель польского пограничника 20 июля 1939 года. Объявление Германией войны Польше 1 сентября также основывалось на приграничном инциденте. Великобритания, со своей стороны, отвергала понятие «косвенной агрессии», видя в нем опасное оправдание вмешательства во внутренние дела третьих стран, прежде всего Эстонии и Латвии, которые в начале июня подписали с Германией пакты о ненападении и позволили немецким офицерам инспектировать свои пограничные укрепления. В политических переговорах с немцами, которые стартовали в середине августа, советские требования были высказаны еще более откровенно. Именно СССР, по выводам С. З. Случа, принадлежит инициатива знаменитого раздела Восточной Европы на сферы влияния [781] Случ С. О некоторых проблемах дипломатической борьбы в канун Второй мировой войны // Политический кризис 1939 г. и страны Центральной и Юго-Восточной Европы. М.: РАН, 1989. С. 98–99. . Требования Москвы касались именно балтийского региона. Они отвечали военной стратегии Красной армии того времени, а именно вести наступательные действия за пределами своей территории с опорой на выдвинутые вперед военные базы.