Сабин Дюллен - Уплотнение границ

Мы постараемся показать, как эволюционировала советская политика вмешательства в отношении пограничной зоны, которую СССР хотел сделать как можно более широкой и непроницаемой, и каковы были пропорции, в которых в территориальных захватах 1939–1940 годов сочетались, с одной стороны, реваншизм, а с другой – реализация того, что было начато в годы Гражданской войны.

«Ах-ах», – написал Сталин красным карандашом на шифротелеграмме Литвинова, сообщавшего о ходе переговоров в Монтрё по поводу пересмотра конвенции о Проливах, подписанной в Лозанне в 1923 году [746] В ходе Лозаннской конференции 1923 года было закреплено право свободного прохода торговых судов и военных кораблей, а контроль над проливами был возложен на международную комиссию. . По утверждению Литвинова, он добился гарантий, что советские корабли никогда не получат отказа в проходе через черноморские проливы. Это вызвало усмешку у Сталина, не верившего в добрые намерения турецкого правительства [747] Шифротелеграмма Литвинова с пометками Сталина, 3 июля 1936 г. // РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 214. Л. 18. . Турция требовала ремилитаризации проливов и права контроля над проходом военных судов с суммарным водоизмещением свыше 15 тысяч тонн. Сталин не был склонен видеть в этом стремление Турции утвердить свой суверенитет в отношениях с великими державами и гарантировать себе защиту в случае вражеской оккупации болгарских портов. Положиться в вопросе прохода советского флота на добрую волю Анкары казалось ему немыслимым. Литвинов же не понимал такой реакции: «Я не думаю, чтобы нам обязательно необходимо было когда-либо сразу в один день провести через проливы весь наш флот». Литвинов был так наивен? Или Сталин слишком недоверчив? [748] Шифротелеграмма Литвинова с пометками Сталина, 3 июля 1936 г. // РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 214. Л. 18.

«Погранично-территориальный вопрос» [749] ДВП СССР. Т. 19–22. M.: Госполитиздат, 1974–1992, повсюду. , как называли его советские дипломаты, стал ключевым в середине 1930-х годов из-за угрозы со стороны Японии и нацистской Германии; эта угроза не столько заменила страх перед британским империализмом, сколько добавилась к нему. На некоторых границах противостояние перешло в прямые столкновения, например в оккупированной японцами Маньчжурии. Но в большинстве случаев государства, расположенные по периметру Советского Союза, в попытках выжить и сохранить национальную независимость проводили политику нейтралитета или придерживались тактики балансирования. С точки зрения советского руководства, однако, это ничуть не уменьшало, а, напротив, даже усиливало ощущение угрозы на границах. В действительности Польша, Финляндия, Эстония, Латвия и Румыния на западе, Турция и Иран на юге никогда не воспринимались в качестве стран, способных проводить самостоятельную внешнюю политику. Если они не занимали просоветских позиций, то их территория рассматривалась в контексте подготовки к войне как плацдарм для размещения войск великих держав [750] Заимствованный из французского языка термин «плацдарм» широко использовался в советской риторике. . При взгляде из Кремля карта Европы выглядела сжатой до минимума [751] Позволю себе отослать к более детальному анализу в: Дюллен С. Логика великой державы и ловушки прошлого: сталинская внешняя политика эпохи первой пятилетки // История сталинизма: итоги и проблемы изучения. М.: РОССПЭН, 2011. С. 236–255. . Для Москвы нейтралитета просто не существовало. Это значило, что горизонт безопасности – как с военной, так и с полицейской точки зрения – простирался за границы государства. Кроме того, внешняя политика, особенно в отношениях со странами-лимитрофами, все больше и больше носила отпечаток личного влияния Сталина. Начиная с 1937 года, когда в Наркоминделе прошли массовые чистки, прерогативу принятия решений узурпировала группа партийных руководителей, что отразилось на выборе методов обеспечения высшей ценности – безопасности на границе. Каким образом и где именно Сталин и его дипломаты пытались осуществлять контроль за пределами СССР? Что скрывалось за уклончивой реакцией Москвы, когда речь заходила о демаркации границы? Как интерпретировать понятие косвенной агрессии, предложенное Молотовым за столом трехсторонних переговоров с участием Франции и Англии летом 1939 года?

На сухопутных границах обеспечение безопасности по другую сторону рубежей носило прежде всего полицейский характер. Оно касалось 25-километровой пограничной зоны, установленной соглашениями о «малой границе» конца 1920-х годов. Советское правительство пыталось использовать эту юридическую базу, чтобы добиться от соседей проведения желательной для него политики. Возьмем в качестве примера переговоры с Ираном и Турцией во второй половине 1930-х годов.

Весной 1936 года Политбюро поручило советским дипломатам добиться согласия от правительства Ирана по вопросу пограничных комиссаров и режима пограничной зоны [752] Протокол № 38, пункт 63, 16 марта 1936 г. и протокол № 44, пункт 29, 15 окт. 1936 г. // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 22. . А. С. Черных, советский полпред в Тегеране, вел переговоры с заместителем министра иностранных дел Ирана Самии [753] Записи бесед от 22 июня, 1 окт., 11 и 16 нояб. 1936 г. // ДВП СССР. Т. 19. Док. 197, 290, 353, 368. С. 312, 457, 581, 590. . Чего хотел СССР? Во-первых, соглашение должно было положить конец контрабанде между двумя странами благодаря более строгому таможенному режиму с иранской стороны. Во-вторых, оно было призвано решить проблему беженцев, поселившихся неподалеку от границы. И наконец, соглашение должно было обеспечить отсутствие иностранцев вблизи границы с иранской стороны. Самии сопротивлялся советскому давлению, считая предложенный вариант соглашения опасным для суверенитета своей страны. В качестве аргумента он упоминал различия в законодательствах двух стран, которые затрудняли реализацию двустороннего соглашения, если иранцы не хотели заимствовать у Советского Союза его более подробные и репрессивные законы. Заверив, что он понимает суть аргументов советской стороны, Самии подчеркнул, что упомянутые послом азербайджанские, армянские, русские эмигранты живут в пограничной зоне уже немало лет, построили там дома и владеют землей. Изгнание их было бы равносильно разорению, не говоря уже о трудностях с их расселением в других регионах Ирана. Здесь явно проявилось противостояние между режимом, чьи тоталитарные поползновения распространялись отныне на сферу двусторонних отношений (несмотря на то что со времен революции те строились, особенно на южных границах, на отказе от империализма), и государством, защищавшим свой суверенитет и дававшим при этом урок гуманизма.