Вячеслав Никонов - Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

Муранов махнул рукой, и Владимир Ильич начал. Опять слушал его, опять невольное чувство подчинения охватывало меня, как и всю более чем двадцатитысячную толпу. Опять раздались простые и понятные всем слова, и опять чувствовалось, что невидимые нити протягиваются от говорившего на трибуне человека к тысячам людей, усеявших небольшое пространство в заводском дворе… Раздался треск, и послышались крики: обрушился навес какой-то крыши, человек тридцать упали на головы своих товарищей. Но… минутное замешательство прошло, и снова водворилось то удивительное молчание тысяч людей, которое таит в себе что-то таинственное и обещающее, какие-то еще невиданные возможности. И опять, как тогда, с последним звуком слов Владимира Ильича поднялся вихрь криков, возгласов приветствий и восторга. И опять, как тогда, Ленин то показывался над толпой, то исчезал в ней…

Приехали Чернов, Авксентьев. Текла методическая, сладкая речь Чернова, блистали ярким фейерверком образные сравнения Авксентьева, а толпа таяла, и точно отлетел от нее тот бурнопламенный порыв, который сгрудил ее у трибуны, спаял одним желанием, сковал единой волей» [1234] Там же. С. 21–23. .

Не похоже, чтобы у Ленина уже была детально выстроенная тактика, он поощрял любую тенденцию к разрушению действовавшей власти. Он призывал население к гражданскому неповиновению, армию — к неподчинению командованию, рабочих — к установлению контроля над фабриками, крестьян — к захвату частных земель. «Слушая первые ленинские речи, я недоумевал, — делился своими личными ощущениями Степун, — он говорил изумительно убедительно, но и изумительно бессмысленно. Основною чертою психологии и идеологии его речей была не простота (настоящая простота внутренне всегда сложна), а какое-то ухарски-злостное упрощенчество. Его непобедимость заключалась не в последнюю очередь в том, что он творил свое дело не столько в интересах народа, сколько в духе народа, не столько для и ради народа, сколько вместе с народом, то есть созвучно с народным пониманием и ощущением революции как стихии, как бунта… Для всей психологии Ленина характернее всего то, что он, в сущности, не видел цели революции, а видел только революцию как цель» [1235] Цит. по: Кара-Мурза А.А., Поляков Л. В. Русские о большевизме. СПб., 1999. С. 32. . Войтинский завидовал, как Ленину удавалось ловить «в насыщенном грозой воздухе те лозунги, которые могли бы стать громовой стрелой его воли» [1236] Войтинский В. С. 1917-й. Год побед и поражений. М., 1999. С. 77. .

Против «старых большевиков» Ленин искал и находил опору в молодой партийной поросли, в радикальных рабочих лидерах. Первой организацией, которая его полностью поддержала, стал влиятельный большевистский комитет Выборгской стороны. Там, равно как и у дворца Кшесинской, было опасно выступить с речью против Ленина — тащили в участок по обвинению в черносотенстве. В центре города нельзя было защищать Ленина — вели туда же, обвиняя в государственной измене. Взрывная поляризации общества, в центре которой стояла фигура Ленина, заставляла большевистских лидеров самоопределяться. «Были ли у партии тогда разногласия с Лениным? Да, были, — напишет Сталин. — Как долго длились разногласия? Не более двух недель» [1237] Сталин И. В. Сочинения. Т. 6. С. 334. .

Перелом наступил на открывшейся 14 апреля Петроградской общегородской конференции РСДРП(б). Организовать ее было непросто. Даже технический вопрос записи речей Ленина и других вождей был головной болью: профессиональные стенографистки столицы считали ниже своего достоинства работать с большевиками. О том, какой выход был найден, вспоминала Сулимова: «В аудитории, где проходила конференция, были посажены 8 человек (в 4 углах по 2 человека), и им было предложено записывать так, как слышится. Надежда была на то, что если один товарищ что-либо упустит, то другой запишет. И вот все эти восемь «стенограмм» мне и Ольге Равич достались для обработки». Затем обработанный машинописный текст поступал на правку и утверждение [1238] Сулимова М. Л. О событиях 1917 года. С. 114–115. .

На конференции левый фланг партии уже доминировал. Председателем конференции был Зиновьев, товарищами председателя — радикалы из ПК Молотов и Николай Петрович Глебов-Авилов. Ленин, избранный почетным председателем, сразу взял быка за рога:

— Буржуазная революция в России закончена, поскольку власть оказалась в руках буржуазии. Здесь «старые большевики» опровергают: «Она не закончена — нет диктатуры пролетариата и крестьян». Но Совет р. и с. депутатов и есть диктатура… Временное правительство должно быть свергнуто, — не все правильно это понимают. Если власть Временного правительства опирается на Совет рабочих депутатов, то свергнуть его «просто» нельзя. Его можно и должно свергнуть, завоевывая большинство в Советах [1239] Ленин В. И. ПСС. Т. 31. С. 240–241, 244. .

Оппоненты Ленина были уже в явном меньшинстве — Каменев, Косиор, Калинин, Петриковский, пожалуй, все. Ленин беспощаден:

— Тов. Каменев переходит на политику Чхеидзе и Стеклова [1240] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 250. .

Резолюция, несмотря на возражения Каменева, вышла в полном соответствии с «Апрельскими тезисами».

18 апреля партконференция взяла паузу. Большевики вывели на улицы Петрограда сотни тысяч людей, чтобы впервые отпраздновать 1 мая по еще не введенному новому стилю — со всем мировым пролетариатом. Ленин шел в первых рядах колонны Выборгского района. Толпы заполнили Марсово поле, Исакиевскую, Дворцовую и другие площади. Большевики производили первый смотр своим силам. В тот же день Милюков выступил с нотой о внешней политике правительства.

То, что вошло в историю под названием «апрельского кризиса» 1917 года, остается (для меня, по крайней мере) загадкой. Кто его спровоцировал и зачем? Какова была роль большевиков? Впрочем, Милюков прямо называл людей, вызвавших правительственный кризис. «А.Ф. Керенский уже в первом составе правительства проявлял зачастую диктаторские замашки. Но в данном вопросе он был не один. Его поддерживали Некрасов и Терещенко. Вечно колебавшийся кн. Львов также начинал склоняться на сторону его и Церетели» [1241] Милюков П. Н. История второй русской революции. М., 2001. С. 81. . И у этой версии есть основания. Но очевидно, что были и другие факторы.

Внутри правительства изначально существовали очень серьезные разногласия, в первую очередь по внешнеполитическим вопросам. Набоков писал: «Керенский в моем присутствии причислял себя если не прямо к циммервальдцам, то, во всяком случае, к элементам, духовно очень близкими Циммервальду. Милюков и в прессе, и с трибуны Государственной думы с самого начала вел упорную борьбу с Циммервальдом» [1242] Набоков В. Д. Временное правительство (Воспоминания). М., 1991. С. 56. . Керенский подтверждал принципиальность разногласий: «Весьма прискорбным было то обстоятельство, что Милюков занял пост министра иностранных дел, исполненный решимости проводить в основных чертах ту же империалистическую политику, которой придерживался при старом режиме его предшественник Сазонов…» [1243] Керенский А. Ф. Россия на историческом повороте. Мемуары. М., 1993. С. 169.