Вячеслав Никонов - Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

— Долой Милюкова! Долой правительство! Да здравствует Совет!

В 10 часов вечера в Мариинском дворце открылось первое с начала революции совместное заседание правительства с Исполкомом Совета и Комитетом Государственной думы — всего около 70 человек. «На этот раз здание, в котором происходило совещание, оказалось окружено буржуазно-интеллигентской толпой («публикой Невского проспекта») — это были организованные кадетской партией манифестации сочувствия в поддержку Милюкова. Сравнивая эту толпу с теми толпами, которые мы сегодня не допустили ко дворцу, мы могли лишь улыбаться жалкой попытке друзей министра иностранных дел подкрепить его «поддержкой народа» [1280] Войтинский В. С. 1917-й. Год поражений и побед. С. 88, 82–84. , — заметил Войтинский. Милюков вышел на балкон и произнес:

— Видя эти плакаты с надписями «Долой Милюкова», я не боялся за Милюкова. Я боялся за Россию [1281] Милюков П. Н. История второй русской революции. С. 84–85. .

Князь Львов, открывая собрание, заявил:

— Острота положения, создавшегося в Петрограде в результате ноты, была лишь частичным проявлением общих ненормальных взаимоотношений, создавшихся между правительством и Советом. За последнее время активная связь между нами порвалась, и мы чувствуем со стороны Совета недоверие. Между тем правительство не давало никакого повода к этому [1282] Церетели И. Кризис власти. С. 34. .

«Министры решили воспользоваться этой первой встречей, чтобы дать понять руководителям Совета всю трудность и сложность положения в государстве, — рассказывал Милюков. — Один за другим выступали с докладами министры военный, земледелия, финансов, путей сообщения, наконец, иностранных дел и осветили перед очень разнородным собранием положение всех сторон государственной жизни. Доклады произвели сильное впечатление и готовность пойти на соглашение еще усилилась в результате заседания» [1283] Милюков П. Н. История второй русской революции. С. 83–84. . Затем выступали представители Исполкома. «Церетели требовал правительственного разъяснения по поводу ноты Милюкова. Чернов рекомендовал Милюкову отказаться от портфеля министра иностранных дел и заняться народным просвещением. Каменев говорил о том, что власть должна из рук буржуазии перейти в руки пролетариата. Кое-кто из министров крикнул ему:

— Так берите власть!

Каменев сконфуженно и скромно ответил, что его партия о захвате власти не помышляет» [1284] Войтинский В. С. 1917-й. Год поражений и побед. С. 84. .

Переговоры продолжались всю ночь. Исполком Совета пытался заставить правительство смягчить его позицию по войне, но безуспешно. С утра 21 апреля город опять пребывал в состоянии крайнего возбуждения. На Невском, остававшемся артерией проправительственной демонстрации, в воздухе пахло охотой на «ленинцев», некоторых из которых пытались линчевать на месте. Бенуа шел из редакции «Новой жизни» по Невскому: «Почти каждый раз «представитель буржуазии» наседал на «представителя демократии», хорохорился и, пунцовый от гнева, злой, с пеной у рта, выкрикивал приблизительно одну и ту же фразу:

— Что вы хотите, чтобы немец пришел сюда?

А затем, разумеется, доставалось Ленину на все лады. Рабочие и солдаты (очевидно, из рабочих же) отвечали толково, спокойно, умно, но, видимо, смущенные тем прямо-таки организованным характером, который приняла на Невском эта безрассудная, опасная, партизанская война на войну. Боже, какие омерзительные типы! Какие студенты, гимназисты, присяжные поверенные (еврейского закона), дамы, в особенности дамы. Призывы «Надо арестовать», «Надо расстреливать таких людей, как Ленин», — слышались именно только от дам» [1285] Бенуа А. Н. Дневник 1916–1918 гг. С. 284. .

По улицам, как в дни Февраля, поехали грузовики с вооруженными офицерами, юнкерами и студентами, оглашавшими воздух здравицами Временному правительству. Около 4 часов дня с Выборгской стороны по направлению к Адмиралтейству стали подтягиваться рабочие колонны с лозунгами: «Долой Временное правительство!» Впереди каждой колонны шли вооруженные взводы, представлявшие Военную организацию большевиков. В городе началась стрельба, хотя вопрос о том, кто и в кого стрелял, покрыт мраком — стороны потом обвиняли друг друга. Появились убитые и раненые.

Врангель вышел из гостиницы «Европейская», услышав первые выстрелы: «Толпа в панике бежала к Михайловской площади; нахлестывая лошадей, скакали на лошадях извозчики. Кучки грязных, оборванных фабричных в картузах и мягких шляпах, в большинстве с преступными, озверелыми лицами, вооруженные винтовками, с пением Интернационала двигались посреди Невского. В публике кругом слышались негодующие разговоры — ясно было, что в большинстве решительные меры правительства встретили бы только сочувствие» [1286] Врангель П. Н. Записки. Ноябрь 1916 — ноябрь 1920. Т. 1. Мн., 2002. С. 40. .

Правительство в тот момент находилось не в Мариинском дворце, окруженном толпой, а на Мойке в ведомстве Гучкова. «Именно туда к нам явился командующий Петроградским военным округом генерал Корнилов, прося у правительства разрешения направить войска для его защиты» [1287] Керенский А. Ф. Русская революция 1917. С. 130. , — вспоминал Керенский. Корнилов был готов восстановить порядок силой и отдал приказ вывести из казарм войска и выставить артиллерию. Его поддержал Гучков: «Я доложил совершенно спокойным тоном вывод, к которому мы пришли с Корниловым, и заявил, что с нашими 3,5 тысячи войск мы не беремся усмирить происходящее в Петербурге (Петрограде. — В.Н.) волнения, но в случае вооруженного нападения на правительство дадим вооруженный отпор… Министры некоторое время молчали. Наконец Терещенко заметил, что в случае пролития крови он вынужден будет уйти. Я смотрел на остальных, и у меня создалось впечатление, что один Милюков готов был защищаться, а остальные подали бы в отставку… И я понял, что, если бы дело дошло до вооруженного столкновения, они, чтобы покрыть себя, отреклись бы и от Корнилова, и от меня, и от Милюкова…» [1288] Цит. по: Сенин А. С. Александр Иванович Гучков. М., 1996. С. 123. Наибольшие возражения последовали от Львова и Керенского. Присутствовавший при этом Колчак особо запомнил возражения Керенского:

— Наша сила заключается в моральном воздействии, в моральном влиянии, и применить вооруженную силу значило бы вступить на прежний путь насильственной политики, что я считаю невозможным [1289] Адмирал Колчак. Протоколы допроса (Протоколы заседаний чрезвычайной следственной комиссии по делу Колчака). СПб., 2014. С. 79–80. .

Разрешение на использование военной силы Гучков и Корнилов не получили. Но в Совете, по предложению Скобелева вскоре было единогласно принято постановление: «1.В течение двух дней воспрещаются всякие уличные митинги и манифестации. 2. Предателем и изменником делу революции объявляется каждый, кто будет звать в эти дни к вооруженным демонстрациям или производить выстрелы хотя бы и в воздух». Одновременно было выпущено и воззвание к «товарищам солдатам» весьма самоуверенного содержания: «Только Исполнительному Комитету принадлежит право располагать Вами. Каждое распоряжение о выходе воинской части на улицу (кроме обычных нарядов) должно быть отдано на бланке Исполнительного Комитета, скреплено его печатью и подписью не меньше чем двумя из следующих 7 лиц: Чхеидзе, Скобелев, Бинасик, Филипповский, Скалов, Гольдман, Богданов» [1290] Известия. 1917. 22 апреля. № 47. . Это был уже прямой вызов и военному министру Гучкову, и Корнилову, которые полагали — наивно, — что именно они командуют войсками. Воззвание вызвало просьбу об отставке Корнилова, не считавшего «возможным для себя быть невольным свидетелем и участником разрушения армии Советом рабочих и солдатских депутатов» [1291] Бондаренко В. В. Лавр Корнилов. М., 2016. С. 43. . Ответом было только новое «разъяснение» Временного правительства: «власть главнокомандующего войсками Петроградского военного округа остается в полной силе, и право распоряжения войсками может быть осуществляемо только им» [1292] Милюков П. Н. История второй русской революции. С. 86–87. .