Вячеслав Никонов - Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

Итак, в последнем составе Временного правительства оказались 4 кадета, 2 эсера, 3 меньшевика, один трудовик, один — «независимый» и двое военных — Верховский и Вердеревский.

Компромисс с формированием правительства и его состав, как могло показаться, устроили руководство эсеров, меньшевиков, кадетов. Эсеровский орган писал: «Правительство коалиции — факт. И если эта коалиция не будет агрессивна в отношении демократии, перетерпим ее до Учредительного собрания» [2336] Дело Народа. 1917. 30 сентября. № 141. . 27 сентября появилась декларация «пополненного в своем составе Временного правительства», в котором словами вернувшегося с летнего отдыха Милюкова «были сведены в одно целое все отдельные компромиссные решения, выработанные по соглашению представителей Демократического совещания с представителями «цензовых элементов» и партии народной свободы» [2337] Милюков П. Н. История второй русской революции. С. 495. . Но это было на публику. В своем же кругу — и в мемуарах — лидеры партий, входивших с правительственную коалицию, были в ужасе.

Руководить на глазах левеющей страной почему-то был поставлен едва ли не самый правый из временных кабинетов, составленный из малоизвестных в стране людей.

Следует заметить, что в конце сентября закончится большая политическая карьера лидеров эсеров и меньшевиков. 24 сентября Церетели последний раз — до Октября — выступал публично. Он еще появится 29 сентября на заседании ЦК РСДРП(о), но затем, вместе с Чхеидзе, они взяли отпуск и отправились отдыхать в Тифлис. ЦИК Совета рабочих и солдатских депутатов лишился двух своих наиболее ярких и авторитетных лидеров, которые предпочли просто дезертировать с политического фронта.

Вскоре обезглавленными оказались и эсеры: фактически сбежал Чернов. Предпарламент он сочтет «учреждением безвластным и ненужным», а в ЦК партия «предоставляет новому большинству без помехи проводить свой «новый курс», неся всецело ответственность за него и за его результаты перед партией. 2 октября Чернов получил месячный отпуск «для объезда России и непосредственного общения с массами», от которых, как он считал, ЦК совершенно оторвался» [2338] Чернов В. М. Перед бурей. С. 344. .

Дан, оставшийся за главного во ВЦИК после бегства Церетели и Чхеидзе, в ужасе: «В результате Демократического совещания мы получили даже не коалиционное правительство, а какой-то коалиционный недоносок: ни один из сколько-нибудь видных вождей социалистических партий в правительстве не участвовал; но и «министры-капиталисты» не принадлежали к руководящим буржуазным партиям, а были сплошь «дикими»… Понятно, почему отношение социалистических партий к политике коалиционных правительств становилось, выражаясь мягко, все более критическим, а после Демократического совещания — зачастую и прямо враждебным: напомню, что наша партия сочла даже нужным исключить из своих рядов А. М. Никитина, занимавшего в последнем коалиционном правительстве пост министра внутренних дел» [2339] Дан Ф.К истории последних дней Временного правительства. С. 119. .

Суханов тоже приходил к печальным выводам: «Министров нет, либо не то есть, не то нет. А когда они есть, от этого не лучше. Кто из населения признает их? Кто из сотрудников им верит? Ни для кого не авторитетные, ни к чему не нужные — они дефилируют и мелькают, как тени под презрительными взглядами курьеров и писцов. А их представители, их аппараты на местах — о них лучше не думать. Развал правительственного аппарата был полный и безнадежный» [2340] Суханов Н. Записки о революции. Кн. VI. С. 73. .

У правительства не было идеологии и программы деятельности, была игра в термины и штампы. Набокову приходило прозрение: «Я постепенно приходил к убеждению, что эта вечная торговля из-за отдельных слов и выражений, какое-то староверческое упорство в отстаивании одних и в оспаривании других, все это — самое жалкое бесплодное византийство, важное и интересное только для партийных кружков, разных центральных комитетов и проч., но на жизни совершенно не отражающееся, ей чуждое» [2341] Набоков В. Д. Временное правительство (Воспоминания). М., 1991. С. 74. .

И во главе этой разобранной государственной машины находился человек большой энергии, который искренне пытался привести Россию к торжеству демократии, как он ее понимал, но не обладал ни качествами стратега, ни умом аналитика, ни железной волей и хитростью потенциального диктатора.

Милюков был уверен, что «все добрые желания членов кабинета неизбежно наталкивались на одно и то же препятствие: на психологию А. Ф. Керенского. Министр-председатель перенес и в новый кабинет свою привычку самовластных и бесконтрольных решений… Потеряв под собой почву, чем дальше, тем больше, Керенский обнаруживал все признаки того патологического состояния души, которое можно было бы на языке медицины назвать «психической неврастенией». Близкому кругу друзей было давно известно, что от моментов крайнего упадка энергии утром Керенский переходил во вторую половину дня в состоянии крайнего возбуждения под влиянием медицинских средств, которые он принимал… Между тем гипертрофированный инстинкт и вкус к власти, своеобразное самолюбие, раздутое исключительным положением, не допускали и отказа или ухода. Жажда власти приняла при возраставшей трудности удержать власть форму желания как-нибудь дотянуть свое пребывание у власти до открытия Учредительного собрания. Этой цели приносились в жертву все остальные. Для этого избегались конфликты, а чтобы избежать конфликтов и трений, избегались вообще определенные решения» [2342] Милюков П. Н. История второй русской революции. С. 497–498. .

Станкевич в начале октября был вызван в Ставку: ему прочили пост Верховного комиссара. «Керенский произвел на меня впечатление какой-то пустынностью всей обстановки и странным, никогда не бывалым спокойствием. Около него были только его неизменные «адъютантики». Но не было ни постоянно раньше окружавшей толпы, ни делегаций, ни прожектеров. И не только в Могилеве — во время болезни, то же самое поразило меня и в Петрограде в Зимнем дворце. Появились какие-то странные досуги, и я имел редкую возможность беседовать с ним целыми часами, причем он обнаружил какую-то странную неторопливость» [2343] Станкевич В. Б. Воспоминания. 1914–1919. Ломоносов Ю. В. Воспоминания о Мартовской революции 1917 г. М., 1994. С. 134–135. . В Петроград он вернулся только для того, чтобы открыть Предпарламент. Керенский убегал от судьбы, которая преследовала его по пятам.

Для большевиков и такое правительство, и такой Предпарламент были все более легкими мишенями.