Михаил Гаспаров - Собрание сочинений в шести томах. Т. 1: Греция

У Асклепиада и Посидиппа в эпиграммах был живой язык со всеми его легкими шероховатостями – у Каллимаха он застыл в блестящую законченность, где каждое выбранное слово – наилучшее, и ничего нельзя ни убавить, ни прибавить. Передать это в переводе невозможно – все равно как в переводе Пушкина. Предельно вычурный стиль Леонида Тарентского и предельно прозрачный стиль Каллимаха – два полюса, достигнутые эпиграммой к середине III века до н. э., между которыми располагалась вся гамма тем и стилей, открытая для дальнейшей разработки.

Дальнейшую разработку осуществили три поколения поэтов, ведущие мастера которых – Антипатр Сидонский (ок. 170–100), Мелеагр Гадарский (ок. 130–60) и Филодем Гадарский (ок. 110–40). Сидон – город финикийский, Гадара – палестинский (это там Христос изгонял бесов из бесноватых), но никаких следов восточного происхождения в их стихах найти невозможно – так мощен был пласт греческой культуры на эллинизированном Востоке. Антипатр работал, кажется, преимущественно в Малой Азии, Мелеагр – на острове Кос, а Филодем – в Неаполе и окрестностях. Антипатр предпочитал темы серьезные и стиль строгий, он любит картины редкие и поучительные, его риторика – отточенная и веская. Мелеагр усвоил у александрийцев одну тему – любовную, и варьирует ее до бесконечности с редким разнообразием: и девушки, и мальчики, и страстное увлечение, и мимолетное приключение, и ликование, и отчаяние, и насмешка. Он – профессионал-эпиграмматист, не забывает и других традиционных антологических тем; стиль для него уже не проблема – все образцы заданы классиками, остается только комбинировать и развивать их. Если Асклепиад был Катуллом эллинистической поэзии, то Мелеагр – ее Овидий, по удачному выражению одного исследователя. Наконец, Филодем и в этой любовной теме выбирает себе лишь малую часть и разрабатывает ее до деталей – это самая легкомысленная любовь, случайные уличные знакомства, колебания между одной, и другой, и третьей красоткой (какая милей?), досадное безденежье и надежда на друзей и покровителей, – и все это легким, беззаботным слогом, усвоенным смолоду и не требующим особой заботы.

Эта легкость – отчасти потому, что сочинение эпиграмм было для Филодема не главным делом жизни: он был профессиональный философ-эпикуреец, руководитель многих учеников, плодовитый автор ученых и полемических трактатов, частично сохранившихся и очень нелегких дли чтения. На эпиграммах он как бы отводил душу, и это чувствуется даже современному читателю.

Школа Филодема находилась вблизи Неаполя, покровителем его был римский сенатор, о Филодеме добрым словом (не называя имени) отзывается Цицерон, на старости его лет у него бывали молодые Вергилий и Гораций. Это значит: греческая эпиграмма начинает завоевывать Рим. На исходе I века до н. э. начинается эпоха Римской средиземноморской империи. Греческий язык давно был вторым языком каждого образованного римлянина, многие для упражнения писали стихи по-гречески, некоторые эпиграммы, подписанные римскими именами, остались в Антологии. Центром этой тренировки были риторические школы, они прочно обосновались в Риме к началу I века н. э., интересные воспоминания об этих школах, этих людях и этих занятиях оставил Сенека Старший, отец известного философа, и некоторые перечисляемые им имена мы находим среди авторов Антологии. Еще Цицерон произнес (во славу поэзии) судебную речь в защиту поэта Архия, своего подопечного («клиента») – этот Архий тоже оставил в Антологии свои стихи. Самый талантливый из поэтов послефилодемовского поколения, Кринагор, живет в греческих Митиленах, но то и дело посещает Рим с какой-нибудь делегацией, и каждый раз эта поездка сопровождается стихотворением или несколькими.

Расширение читательской публики влечет и перемену поэтической тематики. Римлянам мало интересны были греческие любовные излияния и надгробные надписи: в Риме любили и умирали так же, как и за морем. Римскому читателю хотелось новинок и диковинок. Первоочередными новинками, конечно, были политические: победы римского оружия, триумфы, великолепные постройки и пр. Греческие эпиграмматисты по требованию римских покровителей откликались на эти события, но без особенного усердия: их легко опережали латинские борзописцы, конкурировать с которыми было трудно. Гораздо охотнее теперь писали о модных актерах, танцовщиках, ораторах, врачах, даже гладиаторах; о землетрясениях, наводнениях, далеких городах и островах, которые не каждому римлянину случалось увидеть; даже о технических новинках вроде водяных часов или водяной мельницы.

Сразу больше стало и сюжетных эпиграмм: рассказ об интересном случае всегда занимательнее рассказа об интересном предмете. Наиболее плодовитыми писателями первой половины I века н. э. были Антипатр Фессалоникийский и Филипп Фессалоникийский; они талантливы, в их стихах видно достойное мастерство, но запоминаются эти стихи плохо, и трудно отделаться от впечатления, что авторы писали их равнодушно. Тут же появляются формалистические эксперименты – верный признак того, что поэтическая энергия исчерпывается, идут в ход приемы ради приемов. Леонид Александрийский изобретает «изопсефические стихи» – такие, в которых сумма числовых значений букв первого двустишия равна сумме числовых значений букв второго двустишия. А Никедем Гераклейский изобретает «анациклические стихи» – такие, которые можно слово за слово читать сзади наперед, и сохранится не только смысл, но и стихотворный ритм.