Михаил Гаспаров - Собрание сочинений в шести томах. Т. 1: Греция

Кончился I век н. э. с его придворными сотрясениями, наступил спокойный II век н. э., получивший название «эллинского возрождения». Римская культура втянулась в греческую и стала находить удовольствие в том же, что и та. Наступает как бы эпоха повторения пройденного. Сказывается это преимущественно в двух областях. Во-первых, в стихах о славном прошлом: возрождается спрос на похвальные стихи в честь Гомера, Софокла, Платона, фермопильских героев, развалин когда-то славных городов и т. п. Во-вторых, в стихах о вечном настоящем: о скромных предметах, которые посвящают маленьким богам маленькие люди, и о родственных чувствах, которые испытывают дети, хороня отцов, или отцы, хороня детей. Сказывается это еще в одной области, самой своеобразной: новые поэты пишут вариации на темы старых поэтов, некоторые полюбившиеся старые эпиграммы обрастают подражаниями и парафразами в несколько слоев, и эта мода продолжается до самой поздней античности. Запомним это: нам придется еще вернуться к такому не совсем привычному для нас явлению.

На этом фоне мирного старения и самоповторения греческой эпиграмматической культуры резким прорывом выступает одна новация: сатирическая эпиграмма. Ее начинателем был Лукиллий в середине I века н. э. (возможно – друг и адресат писем Сенеки), ее классиком – Паллад Александрийский в конце IV века н. э. Собственно связь между сатирической эпиграммой и ее литературным фоном можно проследить: речь идет о человеческих типах и характерах (мужик, столяр, лентяй, хвастун…), они стали предметом разработки еще при Леониде Тарентском, вкус к этой теме вновь оживился в пору «эллинского возрождения», и все, что осталось Лукиллию, – сменить знаки, найти в каждом типе достойное не умиления, а осмеяния.

Этим его эпиграммы на типы и характеры отличаются от эпиграмм на конкретных лиц: такие, хоть и на удивление редко, существовали в греческой поэзии издавна – если не от сомнительной подлинности эпиграмм Архилоха, то во всяком случае от эпиграммы Симонида на Тимокреонта (в форме автоэпитафии последнего).

Непосредственных продолжателей в греческой эпиграмме Лукиллий не имел – зато он дал толчок своему римскому подражателю Марциалу (конец I века н. э.), а тот своим мощным творчеством определил облик эпиграммы на много веков вперед. Сатирическую традицию в греческой поэзии подхватывает ненадолго во II веке Лукиан, но по сравнению с его сатирами в прозе стихи его все-таки бледны. Затем в истории греческой эпиграммы, как и вообще античной литературы, наступает перерыв: III век н. э. отмечен экономическим кризисом, политическим хаосом и культурным бесплодием. Но как только средиземноморская империя выбирается из этого кризиса в виде христианской военно-бюрократической монархии, то первым крупным греческим поэтом, с которым мы встречаемся, оказывается опять сатирик-эпиграмматист – Паллад. Он грубее Лукиллия по форме: стих его часто спотыкается, а язык его полон и вульгаризмов, и варваризмов (в том числе латинизмов). Он резче Лукиллия по содержанию: там перед нами аристократ, снисходящий до быта, здесь – школьный учитель, ничего не наживший до старости лет и вдобавок преследуемый за язычество. В нем больше обобщающей силы: там, где Лукиллий говорит о типах людей, Паллад выступает с мрачными сентенциями относительно всего человечества (начиная, конечно, с женской его половины):

Стихи Паллада были очень популярны и на Востоке империи, и даже на варваризующемся Западе (их переводили в Риме и выцарапывали на стенке нужника в Эфесе), но началом новой литературной традиции они не стали – официальная литература оказалась сильнее.

Христианство мало повлияло на поэтику эпиграммы. Здесь перед писателями было два пути: очень легкий и очень трудный. Легкий – это вливать новое вино в старые мехи, не утруждая себя размышлениями: так написана I книга Антологии. Трудный – это искать в наборе душевных движений, открытых и описанных эпиграмматистами за пять столетий, такие, которые были ближе чувствам христианина: так написана VIII книга Антологии, и по ней видно, как нелегко давался такой поиск Григорию Богослову.

Зато светская поэзия христианской империи не почувствовала никаких перемен. Воспевать победы и постройки Юстиниана можно было теми же словами, что и Птолемея. Авторитет античной культуры сохранялся, и подражания античным поэтам ценились не только в эпиграмме. Мы уже говорили (и будем говорить), как поздние поэты упражнялись в том, чтобы своими словами пересказать такое-то стихотворение раннего поэта. Если посмотреть на имена, мы увидим: очень многие из этих пересказчиков – поэты ранневизантийской эпохи.

Но этой инерции хватило ненадолго. Ощущение, что эпоха кончилась и наступила пора подводить итоги, начало сказываться именно во время официозного ренессанса античности при Юстиниане. Во второй половине VI века Агафий Миринейский, историк и стихотворец, составляет «Круг» («Кикл») – сборник, послуживший материалом и образцом для Антологии Кефалы.

Конечно, Агафий был не первым, кому пришла в голову мысль отобрать и объединить лучшее из бескрайнего обилия эпиграмматической продукции. У него были предшественники, и мы уже знаем некоторые имена. Около 70–60 года до н. э. памятный нам поэт Мелеагр Гадарский, правильно угадав, что творческий период становления жанра эпиграммы уже завершился, составил сборник «Венок» из стихов за 600 лет – начиная от Архилоха и кончая своими собственными. Старые стихи ему пришлось собирать самому или с помощью изданий, выпущенных трудолюбивыми александрийскими грамматиками; для стихов Каллимаха и его поколения он уже располагал их авторскими сборниками; свои собственные стихи он добавлял в очень большом количестве, разумно полагая, что это лучшее средство обеспечить им бессмертие. В стихотворном предисловии (в IV книге нынешней Антологии) он перечисляет 47 собранных им поэтов; на самом деле их было, конечно, больше. Располагал он этот материал не по авторам и не по темам, а в алфавитном порядке первых строчек стихотворений – сказалась выучка, приобретенная в больших библиотеках александрийской эпохи. До сих пор в лежащей перед нами Антологии местами встречаются группы стихотворений, первые строки которых соблюдают алфавитный порядок, – это обрывки «Венков» Мелеагра и его продолжателя Филиппа.