Михаил Гаспаров - Собрание сочинений в шести томах. Т. 1: Греция

Прежде всего это относится к творчеству Федра и Бабрия, основоположников латинской и греческой стихотворной басни. В научной литературе Федр и Бабрий до последнего времени 54 54 М. Голиас ( Golias M. Geneza, rozwój i character bajek ezopowych // Zeszyty naukowe uniwersytetu Lòdzkiego. 1957. Seria 1. Т. VII. S. 366–371) первым отметил, что творчество Федра связано с традицией народной философии, творчество Бабрия – с традицией школьной риторики. Е. М. Штаерман (Мораль и религия угнетенных классов Римской империи. М., 1961. С. 11) впервые отметила, что идеология Бабрия совершенно иная, чем в Федра, – «чуждая и даже враждебная народу». Трудно согласиться лишь с тем, что Е. М. Штаерман сближает с Федром, а не с Бабрием третьего поэта-баснописца древности – Авиана (Там же; ср.: Она же . Кризис рабовладельческого строя в западных провинциях Римской империи. М., 1957. С. 128). В действительности Авиан полностью принадлежит к бабриевскому направлению: все его сюжеты (за единичными исключениями) восходят к бабриевскому сборнику; отбор сюжетов не показывает в нем ни малейшего интереса к социально-политическим проблемам; когда в моралях двух басен (36 и 41) Авиан противопоставляет знать и чернь, никаких демократических симпатий в этом противопоставлении не обнаруживается («сочувствие беззащитному» в басне 41 Е. М. Штаерман усматривает безосновательно). Подлинным продолжением федровского направления являются не басни Авиана, а возникшие приблизительно одновременно басни «Ромула». всегда перечислялись вместе, рассматривались как явление одного порядка, считалось даже возможным пользоваться текстом Бабрия для исправления текста Федра и наоборот. Между тем во всей античности трудно найти двух других поэтов, так несхожих между собой, как несхожи Федр и Бабрий. Федр и Бабрий противоположны во всем: и в идейной направленности своего творчества, и в содержании, и в стиле.

Федр жил в Риме в первой половине I века н. э., он был современником первых императоров и первых проявлений идейной оппозиции против монархического строя. Бабрий жил в восточных провинциях империи в первой половине II века н. э. 55 55 Эта датировка может считаться общепризнанной после публикации в 1914 году оксиринхского папируса 1249 с записью нескольких басен Бабрия, относящейся ко II веку н. э. Прежняя датировка творчества Бабрия – конец II – начало III века н. э., – еще принятая в некоторых пособиях (История греческой литературы / Под ред. С. И. Соболевского, М. Е. Грабарь-Пассек, Ф. А. Петровского. М., 1960. Т. III. С. 313; Радциг С. И. История древнегреческой литературы. 2‐е изд. М., 1959. С. 504), должна считаться устарелой. и был современником расцвета империи и всеобщего примирения с неизбежностью монархии. Время Федра – классический век римского стоицизма, время Бабрия – преддверие классического века греческой риторики. Разрабатывая басенный жанр, Бабрий заслоняет мораль повествованием. Федр выступает как обличитель-сатирик, Бабрий – как добродушный юморист. Рассказ Федра – сухой, схематичный, логически четкий; рассказ Бабрия – живописный, естественный, подробный. Федру дороже всего ясность смысла, Бабрию – яркость образа. Для Федра суть басни – живой урок, для Бабрия – занимательная сценка; у Федра басня служит поучению, у Бабрия – развлечению.

Подробное рассмотрение этой противоположности между поэзией Федра и Бабрия должно быть предметом специального филологического исследования 56 56 Конспектом такого исследования является наша статья «Федр и Бабрий», приложенная к изданию: Федр. Бабрий. Басни / Изд. подгот. М. Л. Гаспаров. М., 1962 (АН СССР, серия «Литературные памятники»). ; здесь же мы ограничимся лишь одним, но важнейшим аспектом этой противоположности – противоположностью идейных взглядов Федра и Бабрия, поскольку они находят выражение в морали их басен 57 57 Все ссылки на Федра даны по изданию Л. Мюллера (Lpz., 1877), на Бабрия – по изданию О. Крузиуса (Lpz., 1897), на Эзопа – по изданию А. Хаусрата (I–II, Lpz., 1956–1957). .

Идейное содержание в басне более традиционно, чем в каком-нибудь другом жанре; поэтому неудивительно, что большая часть мыслей, развиваемых баснописцами, является у них общей и одинаково унаследована от эзоповской древности 58 58 Подробный и очень ценный обзор традиционного идейного репертуара басни содержится в работе: Wienert W. Die Typen der Griechischen Fabel. Helsingfors, 1925 (Folklore Fellows Communications. № 56); но разработанная им классификация «смысловых типов» слишком дробна (57 типов с подтипами!) и не всегда удачно выдержана. Мы постарались, напротив, подчеркнуть ту связность и единство, которыми хотя бы в малой мере обладает басенная идеология. Ссылки сделаны только на Федра и Бабрия: эзоповский материал, использованный Винертом, вполне однороден. Такая же систематизация басенных моралей по Эзопу, Бабрию, Федру, Авиану и «Ромулу» дана в интересной работе: La Penna A. La morale della favola esopiana come morale delle classi subalterne nell’ antichità // Società. 1961. 17. P. 451–537, и результаты автора во всем основном совпадают с нашими. Основная трудность таких систематизаций – в том, чтобы найти диалектическое единство множества противоречащих друг другу моралей (примеры см.: La Penna. Op. cit. P. 461–462; подробнее: Штаерман . Мораль и религия… С. 92–95). . Но и в этом наследственном запасе Федр охотнее отбирает одни мысли, а Бабрий – другие; а когда баснописцы выходят за пределы этого запаса, их расхождение во взглядах становится еще заметнее.

Традиционным идейным содержанием басни является практическая житейская мудрость. Мораль басни опирается не на идеальные нормы, а на реальные факты жизненных отношений; в ее основе лежат не отвлеченные принципы, а конкретные обстоятельства. Как несовершенно устроен мир и как должен вести себя человек применительно к этому несовершенству – вот о чем рассказывает басня.

Басни Федра и Бабрия рисуют картину мира мрачного и жестокого. В мире царит насилие: волк губит ягненка (Федр, I, 1; Бабрий, 89); лев присваивает добычу своих помощников по охоте (Федр, I, 5; Бабрий, 67); змея в самом здании суда пожирает ласточкиных птенцов (Бабрий, 118); ворона терзает овцу, зная о своей безнаказанности (Федр, А, 24); и даже сильный грабитель оказывается жертвой сильнейшего грабителя (Бабрий, 105). В мире царит ложь: должники обманывают заимодавцев (Федр, I, 16), заимодавцы должников (Федр, I, 17), когда двое обвиняют друг друга, то лжецами оказываются оба (Федр, I, 10), искренность же приносит человеку только горе (Федр, 13, 14; А, 15). Наглецы и негодяи преуспевают: они владеют богатством (Федр, IV, 12), они не подчиняются приговору суда (Федр, III, 13), не слушаются доброго примера (Федр, II, 1). А все хорошее погибает: боевого коня губит поденщина (Бабрий, 76), жемчужина валяется в навозе (Федр, III, 12), лира достается ослу (Федр, А, 12). Когда кто-нибудь слишком добр или слишком глуп, чтобы делать дурное, всегда вмешиваются злые подстрекатели и советчики (бурные ветры у Бабрия, 71; коварная ворона у Федра, II, 6). Люди зорко видят чужие пороки и не замечают своих (Федр, IV, 10; Бабрий, 66) и бранят других за то, в чем виноваты сами (Бабрий, 49, 110). Благодарности не существует: волк обманывает журавля (Федр, I, 8; Бабрий, 94), змея – мужика (Федр, IV, 20; Бабрий, 147); охотник бранит свою состарившуюся собаку (Федр, V, 10); овца бранит собаку пастуха (Бабрий, 128). Дружбы не существует: настоящих друзей на свете нет, мнимые же друзья ищут в дружбе лишь поживы (Бабрий, 46), в нужде не помогают (Бабрий, 88), а в беде покидают (Федр, V, 2) или предают (Федр, А, 26; Бабрий, 50). В родителях нет любви к детям (овца бросает ягненка – Федр, III, 15), в детях – к родителям (сосновые клинья губят сосну – Бабрий, 38; зажженный от алтаря светильник светит святотатцу – Федр, IV, 11). Толпа низка: она раболепствует перед тиранами (Федр, V, 1) – и глупа: она неспособна разгадать таинственное завещание (Федр, IV, 5), она даже не в силах отличить поросячий визг от фиглярского подражания (Федр, V, 5). Женщины лживы (Федр, А, 27; Бабрий, 16), жадны (Федр, II, 2), развратны (Федр, А, 13; Бабрий, 116). Рабы нерадивы: не замечают оленя в стойле (Федр, II, 8); они глупы, тщеславны и суетливы – таков служитель Тиберия (Федр, II, 5); они развратны: рабыня обольщает хозяина (Бабрий, 10), раб – хозяйку (Федр, А, 25); они коварны и безжалостны – злой вольноотпущенник из жадности губит наговорами благоденствующее семейство (Федр, III, 10), а коты-носильщики при первом случае пожирают своего хозяина-петуха (Федр, I, 16). Хозяева рабов бесчеловечно жестоки: хозяйка Эзопа сечет свою челядь по всякому поводу (Федр, А, 15), другой хозяин доводит до побега даже старого честного раба (Федр, А, 18). Врачи не умеют лечить (Федр, I, 14; Бабрий, 75, ср. 120). Гадатели только дурачат людей (Федр, III, 3; Бабрий, 54). Заветы богов не исполняются (Федр, А, 6). Правда покинула землю (Бабрий, 126). Боги гневаются на людей и обращаются с ними так, как они того заслуживают (Бабрий, 117). Справедливый божий суд есть (Федр, I, 17), но совершается он слишком медленно и долго (Бабрий, 127). И злой рок сулит перемены только к худшему: вместо одного Солнца лягушек будет палить Солнце со своими детьми (Федр, I, 6; Бабрий, 24); вместо умного жестокого царя будет править безумный жестокий царь (Бабрий, 90); если убить мясников, то быков еще мучительнее будут резать другие люди (Бабрий, 21). Тщетно противиться этому порядку: овца, убежавшая от волка, попадает в храм, где ее принесут в жертву (Бабрий, 132); пастух, отправившись искать потерянного быка, чуть не попадает в зубы льва (Бабрий, 23); раба, бежавшего от дурного обращения, ждет после поимки еще худшее обращение (Федр, А, 18).