Михаил Гаспаров - Собрание сочинений в шести томах. Т. 1: Греция

Лучше забыть обиду, чем потом, не имея сил для мщения, страдать из‐за этого, – доказывается в настоящей басне.

Конь и олень враждовали друг с другом. Увидел конь, что олень готов ко всему, ловок, и телом пригляден, и ветвистыми рогами хорош, – и, подстрекаемый завистью, обратился к охотнику. И сказал ему: «Есть здесь поблизости олень – всем на диво, как поглядеть; и если ты сумеешь его пронзить дротиком, вдоволь у тебя будет славного мяса, а шкуру, рога и кости продашь ты за немалые деньги». Охотник, воспылавши жадностью, спрашивает: «Как же нам этого оленя поймать?» И конь охотнику сказал: «Я тебе покажу, где этот олень, которого надо поймать моими стараниями, а ты сядь на меня, когда я за ним погонюсь, и, сотрясши рукою дротик, порази оленя и убей: обоим нам будет на радость такой исход охоты». Услыхав такое, садится охотник на коня и, подняв оленя с места, преследует его по пятам; а тот, памятуя, чем наделила его природа, напрягает быстрые ноги и, миновав поля и холмы, невредимый, быстрым бегом скрывается в чаще. Конь, почувствовав, что он устал, измучен и весь в мыле, так, говорят, молвил седоку: «Нет, не в силах я достигнуть, чего хотел. Слезай же и ступай прочь, к твоей привычной жизни». Но на это седок возразил: «Нет, уж не можешь ты убежать, потому что удила у тебя во рту, и ускакать не можешь, потому что седло тебя давит, а если брыкаться вздумаешь, то на это у меня есть хлыст».

При столь основательной переработке своего источника составитель «Ромула», бесспорно, уже имел за собою какую-то традицию народной басни; предполагают, что он пользовался не дошедшим до нас народным сборником латинских прозаических басен (так называемый «Латинский Эзоп»). Любопытно, что имя Федра в сборнике даже не упоминается: книга выдается за перевод непосредственно с греческого текста Эзопа, выполненный неким Ромулом и посвященный им своему сыну Тиберину.

Традицию Бабрия в поздней античной литературе представляет латинский поэт Авиан, живший в конце IV – начале V века. Он оставил сборник из 42 басен, написанных элегическим дистихом и посвященных некоему Феодосию, искушенному ценителю литературы и искусства (может быть, тождественному с известным прозаиком этого времени Макробием Феодосием). Источником этих басен послужило несохранившееся сочинение Юлия Тициана, ритора III века, который перевел латинской прозой басни Бабрия. Судя по предисловию Авиана к своим стихам, они были его первым поэтическим опытом, и опыт оказался не очень удачным. Авиан заменил бабриевскую простоту привычной для римлян торжественностью и этим безнадежно разрушил единство формы и содержания своих произведений. Четкая строфика элегического дистиха нарушает плавное течение басенного повествования; эпические описания замедляют развитие действия; традиционная возвышенность слога, насыщенного реминисценциями из Вергилия, настолько не вяжется с бытовой простотою предметов, что местами звучит прямой пародией. Вот пример – басня «Собака с бубенцом» в бабриевском образце и авиановском подражании; целый стих здесь («О, какое тебя…») представляет собой прямое заимствование из Вергилия:

И басни «Ромула», и басни Авиана, несмотря на невысокий художественный уровень, имели блестящую судьбу в истории литературы. Именно они донесли традиции двух крупнейших баснописцев древности до средневековья. Только по ним могла средневековая Европа знакомиться с античным басенным наследием. «Ромул» и Авиан пользовались широкой популярностью, неоднократно перелагались прозой и стихами, были предметом многочисленных переработок и подражаний. Даже самая скучная часть басни – мораль – привлекала особое внимание: сборники моралистических вступлений и заключений к басням Авиана имели хождение независимо от самих басен. Такое положение продолжалось вплоть до эпохи Возрождения, когда распространяющееся знание греческого языка открыло европейскому читателю доступ к первоисточнику – к подлинным басням Эзопа. Когда в 1479 году итальянский гуманист Аккурсий выпустил первое печатное издание басен Эзопа – оно было одной из первых греческих книг, напечатанных в Европе, – это явилось переломом в истории басни. С этого времени начинается развитие новоевропейской басни – жанра, которому суждено было возвеличиться именами Лафонтена, Лессинга и Крылова.

P. S. Статья была написана как послесловие к переводу басен Федра и Бабрия (М., 1962). До некоторой степени она была реакцией на попытку тогдашней советской филологии изобразить Федра представителем подлинно демократической античной литературы, голосом рабов и вольноотпущенников («История античной литературы» под ред. Н. Ф. Дератани, М., 1954). Потом статья была расширена до монографии «Античная литературная басня» (М., 1971); там же и литература вопроса. Структурному анализу басен Федра и Бабрия посвящен II том монографии: М. Nøjgaard. La fable antique. København, 1967, но при работе над статьей и книгой он еще не был нам доступен.

Было бы несправедливостью сказать, что античная басня не пользовалась вниманием исследователей. Работы О. Крузиуса, А. Хаусрата, Г. Тиле, Б. Перри многое раскрыли и осветили как в общей картине развития басенного жанра, так и в истории отдельных басенных сюжетов, тем и идей. Однако методика этих исследований была своеобразна. Басня рассматривалась не как литературный, а как фольклорный жанр, басенные тексты изучались не как самостоятельные художественные произведения, а как материал для реконструкции устных версий, лежавших за этими текстами. «Эзоповские басни» школьных сборников, литературные переработки Федра, Бабрия, Авиана, народная книга «Ромула», цитаты из Плутарха и Аристофана, Архилоха и Фемистия – весь этот пестрый материал смешивался в одну кучу, сортировался по сюжетам, из нескольких версий каждого сюжета выделялись «исконная» и «производные» формы, и на этом исследование фактически кончалось. По отношению к прозаическим «Эзоповским сборникам», которые действительно были лишь записями ходовых сюжетов, не притязавшими ни на какую авторитетность текста и служившими только сырым материалом для школьных риторических упражнений, такой подход был еще допустим; но по отношению к басенным сборникам Федра, Бабрия, Авиана, каждый из которых задуман и выполнен как оригинальное художественное произведение, несущее отчетливую печать авторской индивидуальности, такая трактовка оказывается недостаточной. Она сосредоточивает внимание на общем и традиционном, упуская из виду индивидуальное и специфическое в творчестве каждого баснописца. Вот почему приходится сказать, что творчество античных баснописцев изучено еще неудовлетворительно.