Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

В обстоятельствах «исключительной важности, которую имело любое изменение положения России для нас» [1232], министр иностранных дел Пруссии ходатайствовал перед Вильгельмом I об ускорении перевода в Петербург находившегося в прусской армии королевского флигель-адъютанта Х. В. фон Швейница, назначенного годом ранее на должность прусского военного уполномоченного в России [1233]. «В настоящих обстоятельствах, – писал Бисмарк, – его наблюдения, а также его личные отношения с Е<���го> И<���мператорским> В<���еличеством> имеют исключительно важное значение» [1234].

Благодаря занятой Петербургом позиции Берлин мог сосредоточиться на вооруженной борьбе лишь на немецких театрах боевых действий.

В эти грозные дни Пруссия явилась перед Европой обновленной не только внешнеполитическими успехами Бисмарка, но и новаторскими принципами военной стратегии руководителя ее Генерального штаба: реформатора Хельмута фон Мольтке – «мозга и центральной нервной системы армии» [1235]. Осуществляя свои теоретические расчеты на практике, он смело использовал преимущества, которые давали ему железные дороги и новые орудия [1236], но главное, он применил стратегию деления вооруженных сил на отдельные самостоятельные армии, действующие на одном направлении. Он отдавал не приказы, но директивы командующим армиями, что значительно повышало степень самостоятельности прусских войск и способствовало их тактическому превосходству над австрийскими вооруженными силами, управляемыми только из центра. Развертывание Мольтке широкого фронта длиной в 420 км., часть которого проходила по Верхней Силезии, было неожиданным для австрийцев, руководствовавшихся устаревшей тактикой времен Наполеоновских войн. «Быстрое движение вперед пруссаков, – писали «Санкт-Петербургские ведомости», – и занятие ими владений союзных с Австрией правительств возбуждают сильнейшее негодование австрийских газет» [1237]. Жемчужиной операционного искусства Мольтке явилась стратегическая подготовка тактического превосходства над противником на поле сражения путем раздельного сохранения двух группировок войск, которые должны были соединиться лишь тогда, когда между ними окажется противник.

Главный фронт для Пруссии находился в Австрии и Саксонии, где и была развернута ударная сила прусских войск. Пруссия ожидала вторжение также и на южногерманском фронте, но в силу того, что войска противника еще не были мобилизованы, Мольтке, если и учитывал энергичные действия на этом направлении, то не раньше начала июля. Другой театр военных действий находился в Ганновере и Кургессене, союзных Австрии государствах. Они вклинивались в Северную Германию и разбивали пополам территорию Королевства Пруссия; через эти земли шли пути, соединявшие рейнские владения Пруссии с основной ее территорией. Несмотря на слабость противника, уничтожение такой чересполосицы имело для Пруссии стратегическое значение.

Из 20 пехотных дивизий прусской армии Мольтке направил к основному театру не 14, а 17 дивизий; три дивизии вместо ранее предусмотренных шести он оставил против австрийских союзников. Из двух резервных корпусов (из ландверных и запасных частей), формирование которых предусматривалось на июль, первый Мольтке предназначал на главный театр, для оккупации Богемии в тылу главных сил; второй – против Южной Германии [1238].

С началом вооруженных действий в Германии Горчаков задумывался о дальнейших перспективах решения этого конфликта уже на дипломатических полях сражений в Европе. В письме императору Александру II он высказался в том ключе, что «нужно срочно встряхнуть апатию нейтральных великих держав. В Тюильри и Сент-Джеймсском кабинете такие же убеждения, как и у нас. Но говорят, что они имеют обыкновение ждать инициативы от Вашего Величества, когда дело доходит до акта твердости и мужества» [1239].

Озвученные Горчаковым 1 июля идеи стали еще более актуальными уже через день, 3 июля, когда у деревушки Садова близ крепости Кёниггрец в Богемии произошло сражение, где австрийцы были разбиты прусской армией [1240]. И хотя этот успех прусской армии не был однозначным, поскольку большей части австрийской армии удалось бежать с поля боя, «он почти сразу же обозначил собой финал войны» [1241]. В Петербурге, еще не зная о результатах сражения, выражали уверенность в том, что «если битва в окрестностях Кёниггреца будет проиграна, Австрия окажется в плачевном положении» [1242].

Европа была удивлена такому стремительному повороту событий и такому подавляющему военному превосходству прусских войск, которое возникло неожиданно и как будто бы из ниоткуда [1243]. «Московские ведомости» отмечали: «С небольшим в две недели пруссаки успели достигнуть таких блестящих результатов, каких трудно было ожидать» [1244]. С блестящей победой прусского оружия короля Вильгельма I поздравляли Александр II, Наполеон III и другие государи Европы [1245]. «Кампания разыгралась с такой изумительною быстротой, – писал российский военный министр Милютин, – командированные офицерыXLIX едва успели принять участие лишь в последних действиях. Никто не мог ожидать, что судьба войны разрешится в такой короткий срок» [1246].

Принимая во внимание плачевное состояние финансово-экономической системы империи, тяжелое после Кёниггреца положение австрийской армии, угрожающую с Востока опасность венгерского восстания, Франц-Иосиф I обратился к Наполеону III в ночь с 3 на 4 июля [1247]. Он выражал свое согласие уступить Венецию и просил французского императора выступить мировым посредником. В Петербурге не совсем поняли такой опрометчивый шаг Вены. Горчаков писал Убри: «Решение Австрии, удивившее всех, создало совершенно новую ситуацию <���…> Какую цель преследовала Австрия, уступая Венецию Франции и взывая к ее посредничеству»? [1248]

Нейтральные державы возобновили переговоры о возможности и условиях заключения перемирия между воюющими сторонами [1249]. Горчаков был прав, когда писал Бруннову в Лондон, что «достижение мира и гарантии европейского равновесия более чем когда-либо зависят от позиции, которую проявят нейтральные великие державы, от их союза, спокойной и примирительной твердости, которую они проявят» [1250].

По-иному, вероятно, думал Наполеон III, который не заставил долго ждать своего решения. В ночь с 4 на 5 июля в ставке прусских войск в местечке Горице читали телеграмму французского императора на имя Вильгельма I. Наполеон III сообщал о решении австрийского монарха передать Венецию Франции и выражал свое согласие выступить в роли миротворца. Было особенно подчеркнуто, что блестящая победа Вильгельма I заставляет Францию выйти из прежде наблюдательной позиции. Новость о возможности активного французского вмешательства в войну быстро разнеслась по Парижу [1251], появились слухи о том, что Наполеон III собирается через газеты подготовить к этому французское общественное мнение [1252].