Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

Информация о договоре между Францией и Нидерландами просочилась в Петербург через российского посланника в Брюсселе Николая Алексеевича Орлова только в самом конце марта [1470]. Переданные им сведения были встречены в российской столице с тревогой.

Горчаков направил в Берлин Убри срочный запрос о состоянии дел в этом вопросе, подчеркнув: «Существуют опасения, что эта черная точка на горизонте расширится и ухудшит отношения с Францией» [1471]. Российский министр с самого начала отнесся к этой проблеме со всей серьезностью. В следствие того, что, по его мнению, «Бисмарк из-за Германии едва ли сможет отступить» [1472], возможное заключение сделки между Францией и Нидерландами неминуемо повлекло бы за собой эскалацию франко-прусского конфликта, «последствия которого очень трудно просчитать» [1473].

Тем временем договор был составлен и 28 марта французская «Avenir National» распространила новость об уступке Голландией Франции Люксембурга [1474]. Эта сделка была, конечно же, негативно воспринята в Петербурге. Горчаков был «решительно против», не говоря уже об императоре [1475]. В разговоре с посланником Нидерландов в России бароном Й. Геверсом Горчаков жестко обозначил официальную позицию Петербурга: «В отношении этой страны существует международный договор, предусматривающий гарантии и <���…> если одна из подписавших его держав будет настаивать на целостности этого договора, другие державы, возможно, присоединятся к аналогичному подходу» [1476]. Из разговора с главой Азиатского департамента МИД П. Н. Стремоуховым, содержание которого было передано Бисмарку в донесении 1 апреля [1477], Ройс узнал, что распущенные Францией слухи о состоявшемся дипломатическом успехе действительно воспринимались в Петербурге как подтверждение удачной покупки Люксембурга французами. Это «чреватое последствиями событие, – по мнению Стремоухова, – должно было способствовать тесному и крепкому единению между Россией и Пруссией», а также имело своим следствием фактическую остановку российско-французского диалога.

В своем предписании 2 апреля прусским представителям в Лондоне, Петербурге и Вене Бисмарк призывал со всей серьезностью относиться к разгоравшемуся люксембургскому вопросу. Он сообщал, что Пруссия находится в условиях, при которых отказаться от Люксембурга в пользу Франции было совершенно невозможно [1478]. Смысл и взрывоопасность этой ситуации Бисмарк определил четко: «Для нас речь идет не об отдельном объекте Люксембурге, обладающем сравнительно небольшим значением, но о нашей позиции по отношению к Германии и ее национальному чувству собственного достоинства. Дело не в том, стоит ли Люксембург сам по себе войны, наше положение в Германии стоит опасности большой войны, от которой, однако, может пострадать вся Европа» [1479]. В этом Бисмарку вторили и депутаты Северогерманского рейхстага [1480]. О том, что это была позиция не только одного Бисмарка, знали и в российской столице. «Санкт-Петербургские ведомости» сообщали, что «недавно в Берлине происходило народное собрание, на котором решено, что вся Германия должна противиться отчуждению Люксембурга и принять немедленно самые энергичные меры для упрочения связи между нею и этой провинцией» [1481].

В специальной телеграмме Ройсу Бисмарк не без нагнетания обстановки доводил до сведения Петербурга, что политика Франции нацелена на продолжение конфронтации с возможным военным финалом. Вместе с тем он писал, что «состояние общественного мнения в северной и южной Германии делает теперьдля нас невозможным освобождение Люксембурга, и мы должны быть готовы к любой опасности» [1482]. Решительная политика Берлина находила поддержку в Петербурге. Когда французский посол барон Шарль де Талейран-Перигор обратился к Горчакову с просьбой призвать Берлин к сдержанности и умеренности в поведении, российский министр ответил вежливым отказом, подчеркнув, что Петербург не видит в действиях Берлина ничего агрессивного [1483].

3 апреля дипломатический представитель Пруссии в Гааге граф Вильгельм Людвиг Перпонхер-Седльницки уведомил Виллема III об абсолютном вето своего правительства относительно продажи Люксембурга, а через несколько дней, 5 апреля, берлинский кабинет сообщил о решительном отказе от своей заинтересованности в Лимбурге. В этих условиях Виллем III начал склоняться к отказу от продажи Люксембурга [1484], а голландское правительство официально уведомило Берлин в том, что данная сделка без согласия Пруссии была невозможна [1485].

Ройс передавал Бисмарку в это время, что «в отношении люксембургского дела в здешнем обществе <���…> я замечаю значительное злорадство; всеобщим, правда, является убеждение в том, что Россия должна выступить в поддержку Пруссии, помощь которой в восточном вопросе будет рассматриваться как ответная услуга» [1486]. Для урегулирования этого усложняющегося вопроса Бисмарк обратился к Петербургу с просьбой о российском вмешательстве. Его инициатива, однако, не была поддержана на Неве, поскольку, по мнению императора и Горчакова, более оправданным было бы вмешательство в этот международный конфликт Великобритании [1487].

Петербург резко критиковал действия Наполеона III, грозившие ввергнуть Европу в пожар новой войны. Недовольны в российской столице были и тем, «как императора Наполеона раздражало отступление короля Голландии, как он не скрывал от Гольца, что Франция слишком скомпрометирована, чтобы отступать» [1488]. Даже когда в российскую столицу стали поступать сведения о желании французской стороны решить вопрос мирно [1489], Горчаков просил Ройса передать Бисмарку, что Наполеон III «не откажется от своей идеи заполучить Люксембург, и что он при случае решится на войну с Пруссией, чтобы добиться своего желания» [1490]LXI.

В донесении 8 апреля [1491]Ройс впервые передал Бисмарку не разрозненные высказывания Горчакова о поведении Наполеона в люксембургском вопросе, но стройную линию, которую занял по этой проблеме Петербург, что, безусловно, помогло Бисмарку сориентироваться в быстроменяющихся обстоятельствах и определиться с позицией Пруссии. Так, российская сторона признавала за Пруссией полную свободу действий в люксембургском вопросе и прогнозировала два возможных варианта развития событий. Если Пруссия посчитает, что уступка Люксембурга соответствует интересам Пруссии и Германии, тогда, по мнению Горчакова, «дипломатии предстояла новая работа». Но если Пруссия не в силах сдерживать общественное недовольство, тогда, советовал российский канцлер, «необходимо готовиться к кампании». По мнению Горчакова, Бисмарку не следовало «затягивать все дело в долгий ящик» и категорически потребовать от Наполеона III ответ о планах Франции по отношению к Люксембургу. Он предполагал, что в условиях проведения Всемирной выставки в Париже французский император едва ли согласился восстановить против себя мнения монархов всех европейских держав. Отказываясь давать совет Бисмарку, Горчаков, однако, высказывался в том ключе, что только что образованный Северогерманский союз испытал бы чувствительный моральный удар, пойди он на уступки Франции. Ройс сообщал, что «император Александр очень сожалел бы о начале войны, но, даже если бы он не определился, на чьей стороне его симпатии, Россия не стала бы обнажать шпагу, чтобы выразить свое неудовольствие в отношении того, кто с такой легкостью нарушил мир».