Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

Революционные по сути изменения Бисмарка в Северной Германии не имели для России своим следствием возбуждение национального вопроса. На западной российской границе уже появлялся грозный сосед, активно приступивший к наведению порядка у себя дома. Ростом своего могущества он во многом был обязан империи Александра II. Учитывая всю сложность сделанной и предстоящей работы, Пруссия была крайне заинтересована в укреплении отношений со своим восточным соседом. Постоянные заверения Бисмарка в ходе Австро-прусской кампании в проведении Пруссией консервативной политики, а также его готовность поддержать интересы России в европейских делах и восточном вопросе каждый раз остужали накал страстей на Неве и продлевали кредит российского доверия берлинскому кабинету. Ход исторических событий подсказывал современникам, что деятельный прусский министр-президент едва ли остановится на достигнутом, если до полного германского единства остался один шаг. Вот только сделать этот шаг теперь было очень трудно, поскольку, одно неверное движение под пристальным наблюдением всей Европы могло вмиг лишить Пруссию достигнутых результатов. Берлину требовался крепкий союзник в европейских делах, в которых по-новому заявили о себе старые проблемы.

Достигнутые Пруссией военные и дипломатические успехи следовало укрепить выстраиванием четких внутриполитических механизмов новообразованного Северогерманского союза в условиях международной нестабильности. Бисмарк в своих мемуарах писал, что главным в германских делах этого времени было «фактически устранить раскол внутри страны». «Каждое новое проявление розни между правительством и оппозицией, – по его мнению, – усилило бы внешнее сопротивление национальным новообразованиям, которого следовало ожидать от иностранных держав» [1415]. После 1866 г. Бисмарк стремился к административной централизации аннексированных территорий, а также к формированию общесоюзной бюрократической системы [1416]. Один из лучших германских политических ораторов того времени, депутат от Свободно-консервативной партии Вильгельм фон Кардорфф заявлял в прусском парламенте, что «основа здания национального единства <���…> заложена в тяжелой борьбе. Она заложена в потоках крови и слез; возблагодарим же Всевышнего за то, что сегодня от нас требуются не железо и кровь, но дело мира» [1417]. Как писал в своих мемуарах Д. А. Милютин, «прямыми последствиями войны 1866 года между Пруссией и Австрией было совершенное изменение относительно значения обеих этих держав, и вследствие того – необходимость органического переустройства как Германии, так и монархии Габсбургов» [1418].

Ослабление оппозиционной риторики в отношении политики Бисмарка, принятие конституции Северогерманского союзаLVIII, разработка общих военно-стратегических планов Союза – все это способствовало сближению между Пруссией и новоприсоединенными германскими территориями. Корреспондент «Вестника Европы» с удивлением писал из Берлина, что «происходит опыт государственного преобразования и прочного объединения Германии <���…> в нем стремятся достигнуть своей цели без принуждений и насилий, посредством общей дружной деятельности значительного числа правительств и с содействием народа <���…> В ход пущено чрезвычайно много сил» [1419]. Постепенно Пруссия становилась в Северогерманском союзе, по словам прусского депутата Александра фон Зибеля, «решающим фактором» [1420]; «лидирующей державой» [1421], по признанию прусского министра торговли Генриха Фридриха Августа фон Иценплица. На заседаниях Северогерманского рейхстага Бисмарк чувствовал себя всегда уверенно. Резко отбивая желание оппозиционных депутатов способствовать введению элементов ответственности министров перед парламентом, он железной хваткой сохранял право проведения внешнеполитического курса за королем и канцлером [1422].

Вместе с тем, развитие интеграционных процессов в Северной Германии находило и противников, особенно представлявших в рейхстаге новоприсоединеннные территории, проводившие ранее по отношению к Пруссии враждебный внешнеполитический курс. Так, например, саксонский депутат Вильгельм Шафрат, называл политику Бисмарка «повиновением воле одного человека, произволу, голой силе и насилию» [1423]. В первые годы существования Северогерманского союза Берлину приходилось считаться и с такой позицией. В условиях международной конфронтации внутриполитические распри могли стать для него серьезной угрозой, поэтому центральной власти требовалось искать пути выстраивания диалога власти и общества, федерального центра и провинций, чтобы новоприсоедиеннные территории не рассматривались в обществе как «завоеванные», но как «приравненные по статусу к своим исконным землям» [1424].

На этом пути, однако, Пруссию ожидала опасность. Сосуществование до 1866 г. двух основных полюсов притяжения германского мира с политически нерешительным центром из мелких и срединных государств стало одним из базовых компонентов хрупкого устройства миропорядка Центральной Европы, предложенного участниками Венского конгресса. Пражский мир 1866 г., вытаскивавший из этого здания австрийский краеугольный камень, оставлял Пруссию в обновленном образе Северогерманского союза наедине с государствами Южной Германии, отчего груз политической ответственности Берлина становился тяжелее.

Тяжелым был груз ответственности и лично Бисмарка, несмотря на то, что поддержка его деятельности со стороны парламента значительно выросла по сравнению с 1862 г. [1425]Занятие им одним одновременно четырех важных должностей: министра-президента Пруссии и канцлера Северогерманского союза, а также министра иностранных дел Пруссии и главы МИД Северогерманского союза – с одной стороны, было признанием его заслуг, а с другой – новыми обстоятельствами, накладывавшими на него серьезные обязательства. Высок был риск повторения для Пруссии судьбы наполеоновской Франции, вернувшейся после 1815 г. к границам 1792 г. Любая непродуманная авантюра могла лишить ее результатов побед 1864 г. и 1866 г., что было бы поражением для Пруссии и личной катастрофой для Бисмарка.

Европейская дипломатия с особым вниманием следила за Северогерманским союзом, но направление его дальнейшего развития не являлось загадкой. Новое положение в Германии, писали «Московские ведомости», «не есть еще полная действительность, это есть еще только <���…> вполовину совершившийся факт <���…> Германия есть пока не что иное как кризис, исполненный опасностей и не близкий к концу» [1426]. Фраза «вполовину совершившийся факт» характеризовала то же, что имел в виду «Вестник Европы»: «Близкое к завершению объединение Германии» [1427]– и о чем более откровенно писала в 1867 г. британская «The Times»: «Упрочить единство между Северной Германией и Южной <.> наконец, увенчать прусского короля короной германского императора и, таким образом, воссоздать в пользу Пруссии Германскую империю» [1428].