Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

Время после победы под Кёниггрецем и подписанием прелиминарного мира с Австрией стало для Бисмарка непростым. «Эта борьба стоит мне нервов, моих жизненных сил!» – делился он в разговоре с венгерским графом Артуром Зехер-Тоссом [1393].

Успех побед предоставил в распоряжение Бисмарка небывалую общественную поддержку. Проведенное 3 июля в день Сражения под Кёниггрецем голосование в прусский ландтаг позволило консерваторам оторвать у либеральной оппозиции 100 голосов [1394]и стать «самой большой фракцией» в парламенте [1395]. Оппозиционный правительству лагерь в парламенте, напротив, был расколот. Так, из Германской прогрессистской партии отделилась поддерживающая правительство фракция, которая впоследствии сформировала Национал-либеральную партию Германии [1396]. В эти дни Бисмарк был полон решимости прекратить конституционный кризис, отравлявший внутриполитическую жизнь Пруссии в течение вот уже 6 лет. Призывая на заседании ландтага 1 сентября депутатов к единству и конструктивному сотрудничеству на благо укрепления внутренних основ Прусского королевства, Бисмарк убеждал членов парламента в том, что лишь только таким путем возможно решение стоящих перед Пруссией задач во внешней политике [1397]. Все это сделало возможным принятие 3 сентября 1866 г. большинством парламента (230 голосов против 75) [1398]закона об индемнитете™. Конституционный конфликт, продолжавшийся в Пруссии с 1860 г., был преодолен Бисмарком, что явилось наилучшим доказательством успеха проводимой им политики и свидетельством широкой общественной поддержки. Начало сентября выдалось для Пруссии счастливым также и потому, что на заседании 7 сентября прусский парламент принял проект королевского закона об объединении герцогств Гольштейн и Шлезвиг с Прусским королевством [1399]. Как справедливо отмечал в своей работе историк Л. Галл, «монархия, резко антилиберальное в своем большинстве командование армии, ненавидимое министерство конфликта Бисмарка и сверхконсервативный правящий слой государства выходили (из 1866 г. – В. Д.) не только окрепшими, но теперь они имели за собой уже широкие слои населения и угрожали стать новым кристаллизующим звеном национальных объединительных ожиданий» [1400].

В течение следующих лет влияние событий 1866 г. в самой Германии только нарастало. Так, в одном из выступлений на заседании Северогерманского рейхстага депутат от Свободно-консервативной партии Франц Кюнцер призывал отказаться от ассоциации 1866 года с завоевательной войной, братской войной. Он небезосновательно обращал внимание депутатов на то, что «события 1866 г. не были бы возможными, если бы наибольшая часть Германии и любимого Отечества глубоко не прочувствовала стремление к объединению». Кюнцер считал, что в 1866 г. произошел «взрыв германского национального чувства, целью которого наконец-то было достижение в Европе соответствующих германской нации признания и положения». И, по мнению Кюнцера, следовало еще много сделать, чтобы укрепить Северогерманский союз. Он считал: «Мы не в праве ожидать от южных немцев, чтобы они вошли в здание, которое еще не достроено» [1401].

Конечно, осуществлению планов Пруссии в тот момент благоприятствовало развитие международных отношений. Провалившаяся военная экспедиция Франции в Мексику и вооруженное подавление мятежа во французском колониальном Алжире ухудшили финансовое положение Второй империи. Наполеон III не был готов вступить в активное военное противостояние в Европе в этот момент и пытался дипломатическими путями решить австро-прусский конфликт, хотя «Санкт-Петербургские ведомости» отмечали: «Недоверие, с каким относится общественное мнение к предстоящим трудам парижского конгресса, почерпает свою силу из недавних примеров, показывающих несостоятельность дипломатических форм, употребляемых для решения спорных политических вопросов» [1402]. И хотя в отношениях Франции и Пруссии присутствовал извечный вопрос о рейнских землях, противоречия французов и австрийцев в этот момент были более существенными. Они присутствовали как в восточном вопросе, так в и вопросе о влиянии в Южной Германии, а также в решении итальянской проблемы.

Политика Великобритании, с одной стороны, декларировала сохранение мощной Крымской коалиции, с другой же – Сент-Джеймсский кабинет был заинтересован в том, чтобы поколебать суперарбитраж Франции на континенте, а эту задачу как раз и могла выполнить Пруссия. С образованием на восточной границе Франции соперника, потенциально угрожающего безопасности Второй империи, Англия могла рассчитывать на снижение свободы действий Наполеона III в Европе. В австро-прусском противостоянии был еще один аспект, имевший для Англии куда большее значение. Проигрыш Австрии в германском вопросе автоматически аккумулировал ее стратегические потенциалы на Балканах. «Отбросить Австрию на Восток, в этом никто в Европе так сильно не заинтересован, как Англия», – писали «Московские ведомости» [1403].

В решении австро-прусского противостояния была заинтересована и Россия. Проводимые Александром II преобразования требовали сохранения безопасности внутри страны. «Для России князь вице-канцлер желает прежде всех вещей мира и надеется на счастливое разрешение крестьянской смуты» [1404], – сообщал Бисмарку советник прусского посольства в Петербурге Генрих фон Кейзерлинг-Раутенбург. Это было особенно актуально на фоне роста российского государственного долга, выросшего к началу 1867 г. до 2 215 млн. рублей [1405]. Благодаря подробным донесениям прусских дипломатов из российской столицы в Берлине знали о сложной внутриполитической ситуации в стране, где «все лучшие намерения заканчиваются крахом. Теперь уже едва ли возможно произвести революцию сверху. Теперь она, к сожалению, обречена начаться снизу, и Россия едва ли избежит ее, поскольку ею не правит жесткая рука» [1406]. В области международных отношений Россия демонстрировала мирный характер своей внешней политики. На основании собственных наблюдений Кейзерлинг делал вывод о том, что «вследствие финансовых, внутренних и внешних политических причин война еще не была столь сложной и даже невозможной для России, как теперь» [1407]. Стесненная ограничительными статьями Парижского мира, империя была занята в это время утверждением своего влияния на Востоке и в Средней Азии. В Европе российский император выступал за сохранение существующего порядка. Его монархическим принципам не соответствовала прусская политика низложения с престолов целых германских династий. И, возможно, от России и следовало бы ожидать активного сопротивления Пруссии, если бы не Австрия. С этим государством у России был гораздо больший комплекс противоречий, сосредоточенных, прежде всего, в восточном и славянском вопросах. И, самое главное, России более 10 лет пришлось ждать, чтобы Австрия была наказана за проявленную ею неблагодарность во время Крымской войны. «По мере того как обострялись отношения Пруссии к Австрии, – писал Татищев, – русский двор не скрывал сочувствия своего к первой из них» [1408].