Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

Безусловно, можно утверждать о благоприятном для Бисмарка стечении международных обстоятельств, однако Пруссия официально не получала ни от одной из великих держав карт-бланш на решение своих политических задач, и Бисмарку стоило больших усилий, чтобы добиться поставленной им цели. В этих обстоятельствах списывать со счетов его дипломатический талант, как этот делал петербургский «Вестник Европы»LVII, было бы несправедливо.

Учитывая весь комплекс международных противоречий, Бисмарк без всяких колебаний продолжил ориентироваться на Россию как на главного союзника Пруссии в решении германского конфликта. События 1866 года подтвердили эффективность предложенной и последовательно реализуемой Бисмарком с 1862 г. концепции «Поворота на Восток». Внешнеполитическая ориентация на Россию позволила Пруссии снять ряд сложных вопросов, которые возникли перед ней во время активной фазы австро-прусского противостояния, и достигнуть в Германии таких успехов, которых ранее Берлин не имел. Результатом одержанных Бисмарком в июле – сентябре 1866 г. побед в ландтаге стало снижение в будущем сколько-нибудь существенной критики нового внешнеполитического курса Пруссии со стороны оппозиции. Прусский министр-президент получал в этом вопросе теперь большую свободу, одним из проявлений которой стала предложенная Берлином Петербургу накануне и во время подписания Пражского мира поддержка в решении восточного вопроса. Несмотря на то, что Петербург отклонил возможность поднятия этого важного вопроса в 1866 г., такое заманчивое предложение, сделанное Берлином, было положительно оценено Александром II как свидетельство заинтересованности Пруссии в союзе с Россией.

Исследуемые документы показывают, что Бисмарк провел активную дипломатическую подготовку и выстроил перед петербургским кабинетом обоснованную линию защиты своей политики. На всех этапах австро-прусского противостояния каждый свой шаг в международных делах Бисмарк совершал с оглядкой на Россию. Его многочисленные письма прусским дипломатическим представителям и военному атташе свидетельствуют о том, что Пруссия наиболее внимательно следила за сохранением тесных связей с Россией и поддержанием дружественных настроений в Петербурге.

Важной компонентой политики Бисмарка стала игра на распространении революции в Европе. Применение тактики следования национальным требованиям немцев, испробованной еще во время Датской войны, снова оказалось для Бисмарка успешным. Как и в 1864 г., прусский министр-президент доводил до сведения Петербурга, что вдохновленный военными успехами германский народ нельзя было бы удовлетворить возвращением к довоенным порядкам. В противном случае, Бисмарк не брался отвечать за возможные последствия, предсказывая распространение революции в Центральной Европе. Угроза Бисмарка возглавить эту самую революцию, чем бороться с ней, конечно же, будоражила умы государственных деятелей Петербурга. Из сентябрьского донесения Кейзерлинга Бисмарк должен был прочитать, что, несмотря на поддержку Пруссии российскими военными, «большинство представителей министерства иностранных дел вплоть до сегодняшнего дня пусть и в вежливой форме, однако почти без изменений демонстрируют свое неудовольствие новейшими событиями прусской истории» [1409]. Демонстративное выдвижение прусских войск к Пресбургу и заигрывание Бисмарка с венгерским вопросом – все это делало угрозы прусского министра-президента более реальными и восстанавливало опасность польской смуты, нежелательной как для России, так, правда, и для самой Пруссии [1410]. Но не следует считать Бисмарка злым гением, устрашавшим Петербург этим революционным фактором. Общественное мнение в самой России с большим переживанием относилось к возможности перетекания вооруженного конфликта в плоскость общественно-политических трансформаций. В самом начале войны «Санкт-Петербургские ведомости» обращали внимание на возможность расширения австро-прусской кампании до размеров «общей европейской войны, общего столкновения, громадной борьбы, в которой кто выиграет, кто проиграет – загадка будущего, которая может окончиться не только переделкой европейской карты – это бы еще ничего – но перестройкой самого политического здания Европы соответственно новым началам» [1411].

Конечно, такая перспектива была малопривлекательной для Петербурга, искавшего пути локализации конфликта. Долгие поиски Горчаковым путей российско-французского сближения, не давшие сколько-нибудь видимого результата в течение 10 лет, все сильнее укрепляли в Петербурге понимание необходимости российско-прусского единства, пусть даже и за счет радикальных преобразований в Германии.

В этой связи в российской столице с большим вниманием отнеслись к августовской миссии прусского генерала Э. фон Мантейффеля, «нашего друга Эдвина» [1412], как приятельски называл его Горчаков. Поездка генерала Мантейффеля в очередной раз продемонстрировала Европе особый характер взаимоотношений двух августейших Дворов в этот период, поскольку с такой специальной миссией для обсуждения спорных вопросов, связанных с территориальными изменениями в Германии, Берлин направлял своего представителя только в Петербург. Этот сюжет занимает особое место в истории прусско-российских переговоров накануне подписания Пражского мира 1866 г. Генерал Мантейффель не только прекрасно справился с поставленной перед ним задачей отстоять прусские интересы, но и способствовал дальнейшему укреплению отношений между двумя странами, что было так необходимо в этот период, прежде всего, Пруссии.

В августе 1866 г. в разговоре с прибывшим в российскую столицу ганноверским дипломатом, генерал-лейтенантом Э. фон дем Кнезебеком, российский император обращал внимание на то, «что ему было неприятно видеть, как исчезают столь древние династии, но что он уже не мог изменить ход истории» [1413]. В сентябре того же года между Кейзерлингом и Горчаковым состоялся очень важный разговор, посвященный германским делам. Его содержание было передано прусским дипломатом в Берлин в секретном донесении [1414]. Горчаков «несколько раз специально обращал внимание на то значение, которое для России имела дружба с Пруссией, и подчеркивал, что в сложившихся обстоятельствах и Россия могла бы иметь большую ценность для Пруссии». Уверения Кейзерлинга в том, что стремление к выстраиванию «отношений с могущественным российским соседом на принципах взаимопонимания» является традиционной для прусской внешней политики со времен Фридриха Великого, Горчаков воспринял с «видимым удовольствием». Важным было то, что российский министр иностранных дел добавил при этом: «Союз между Россией и Пруссией основан не только на родственных связях и дружбе государей, но и, позвольте мне сказать, на честности и совершенной надежности немецкого характера, что притягивает всегда».